Кровь или семьдесят два часа

Белоснежный свет операционной лампы вычерчивал ровный круг в центре реанимационного бокса и продолжал ревниво оберегать свои владения от вездесущей тени. Многоокое светило с удивлением заглядывал в глаза хрупкой женщине, которая лежала на операционном столе и не жмурясь встречала его ослепляющие лучи. Еще недавно кипевший энергией бокс опустел и лишь склонившийся над златокудрой красавицей мужчина не собирался никуда уходить.

«Вот и всё! Нас с Вичей бросили одних на этом маленьком островке из яркого света», — черной тучей клокотали мысли.

Мои дрожащие пальцы нежно опустили Вичины веки и начали убирать кристаллики запекшейся крови из уголков ее полуприкрытых глаз. Кто-то вошел и встал рядом. Пытаясь оттянуть неизбежное, я продолжал машинально смахивать бурые крошки с любимого лица, не находя смелости посмотреть на вошедшего.

— Мне сказали, что ты медработник, — прозвучал мягкий голос.

Вместо ответа, на убеленного сединами врача посыпался град требований: «Ей нужен щадящий режим искусственного дыхания! Ее легкие все в рубцах и не могут растягиваться как у здорового человека!» — Да, конечно. Мы это учтем, — быстро ответил врач, пытаясь перехватить инициативу разговора, но вновь был перебит: — И ее надо как можно скорее перевести на самостоятельное дыхание.

Доктор молча кивнул в ответ. В боксе повисла напряженная тишина, сквозь которую врач едва уловил дрожащий шепот: — Почему ее зрачки не реагируют на свет!? — Не надо отчаиваться. Викторию только что вернули к жизни. Сейчас она находится в коме, но у нее есть три дня, чтобы выкарабкаться.

— А потом? — Все будет зависеть от того, сколько рефлексов вернется и восстановится ли самостоятельное дыхание. Но сейчас еще рано об этом говорить. Нужно просто ждать и надеяться, — сказал врач и тихо вышел.

Мы снова остались одни. Черная пелена непомерного горя окружила нас. Она пожирала наш островок из света, пытаясь отнять последнюю надежду на спасение в этом безжалостном океане жизни. Не веря такой жестокой несправедливости я схватил Вичу за руку и взмолился: «Любимая, если ты меня слышишь, пошевели пальчиками!» Я повторял свою просьбу все громче и громче, пока не сорвался на крик. Поняв бесплодность своих попыток, я остановился и тут весь ужас случившегося обрушился ледяной лавиной. Все отступило на задний план. Вся житейская суета с ее ежедневными проблемами казалась теперь никому не нужной.

Все, ради чего жил, стало бесполезной тратой времени. Я держал Вичину ладошку обеими руками и молча смотрел на ее прекрасное и спокойное лицо.

— Ничего, — обманывал я себя, — сейчас ты отдохнешь от этих страшных событий и обязательно вернешься ко мне.

Глава 3. Родственные души

Он держал ее руку в своих и не мог отпустить. Праздничная дискотека уже закончилась, все давно разошлись, а они все стояли и никак не могли разнять рук. Его друг помог одеться ее подруге и переминался с ноги на ногу держа их куртки. Уборщица недвусмысленно загремела ведром и проворчала что-то про молодо-зелено. Только тогда они наконец очнулись. На улице уже действительно было зелено: весна заявляла во всеуслышание о своих правах.

Та далекая встреча произошла на совместном вечере, организованном по случаю майских праздников для работников скорой помощи и пожарной службы Ленинграда. Гвоздем вечера было выступление их земляка и бывшего коллеги по медицинскому цеху, ставшего писателем-юмористом. Дружный смех сблизил и раскрепостил их. Далее в программе была дискотека, где каждый ее танец принадлежал только ему. Их первый неловкий поцелуй случился в окружении разгоряченных медработников и лихо отплясывающих пожарных.

— Неужели судьба хочет распорядиться так, чтобы наш недавний поцелуй в присутствии представителей тех же профессий стал последним? — медленно шевелились Вичины мысли.

Это были два таких разных поцелуя. Первый был легким неумелым касанием губ, тогда как последний — глубоким и густо окрашенным ее кровью, когда ее Дича так отчаянно пытался вдохнуть в нее рвущуюся из измученного тела жизнь.

Нахлынувшие воспоминания вернули ее в далекую юность.