Кровь героев

Страх оледенил сердце Герберта. Рука сакса задрожала.

— Оборотень! Оборотень! — в отчаянии кричали саксы.

— Оборотень? — Замерев от ужаса, Герберт опустил меч и сделал шаг назад, но было поздно.

Почувствовав на себе пронзительный взгляд, сакс не выдержал и посмотрел в глаза своего врага — лишенные всего человеческого глаза зверя — и оцепенел от страха. Там, где только что стоял израненный, окровавленный викинг, он увидел огромного матерого волка, вставшего на дыбы. Герберт закричал, но челюсти зверя уже впились в его горло.

— Волки! Волки! Волки! — истошно вопя, саксы бросились наутек. А соратники Эйрика, сохранившие способность сражаться, вслед за своим вождем, растерзавшим Герберта, устремились вдогонку за врагами. Даже истекавшие кровью, умиравшие викинги поднимались, точно Один вдохнул в них новые силы, и, настигая бегущих, рубили, кололи, резали, рвали врагов зубами.

Волчий вой был услышан и в деревне, на краю которой стояла хижина Ульрики. Девушка очнулась. Она подняла голову и поежилась от холода. Костер погас совсем. Вокруг была тьма. В тишине раздавались казавшиеся из-за своей привычности почти неслышными звуки, издаваемые животными: переминалась с ноги на ногу коза, что-то, как и всегда, сосредоточенно грызли кролики.

Ульрика встала на колени и подула на угли, надеясь вновь развести огонь. Угольки окрасились алым светом. Она нашарила пальцами на полу последние кусочки коры, разломала их на части, насыпала на угли и снова подула. Медленно, очень неохотно, костер стал разгораться. Сколько же прошло времени? Что означали эти пугающие слова прапрабабки Амалафриды? «Ты дозрела, и ты красива». Неужели в них содержался намек на судьбу матери, бабки и самой старой колдуньи? Неужели и ей, Ульрике, придется разделить их участь? Нет. Почему? Нет. Зачем ей мужчина? Это что-то ужасное, стыдное. Нет, нет, нет. Зачем?

Ответа на вопрос не существовало, спросить было не у кого. Амалафрида и так смеется по поводу и без повода, как безумная. Попробуй, спроси у нее. Безумная? Да разве кто-нибудь тут в своем уме? Ульрика вспомнила, что приходили посланные старейшинами крестьяне. Они и правда какое-то время назад толпились возле костра и спрашивали ее о чем-то. Да, так было. И что же они услышали? Кровь, кровь, кровь, кровь. Вот и все.

Кажется они ушли довольные, по их мнению, это означало, что прольется кровь. И конечно же, кровь врагов! Значит, она, Ульрика, отработала старую римскую серебряную монету с почти стершимся изображением какого-то неведомого ей властителя, которая лежит здесь, рядом с кинжалом. Значит, когда они проходили, костер еще горел, потому что, иначе они не смогли бы положить свою плату туда, где колдунья быстрее всего могла обнаружить их подношение…

Они ничего не поняли. Если безумная слепая старуха права — а как можно сомневаться в этом? — то… Эйрик сын забытого христианами Вотана… Не он ли придет к ней? «Ты дозрела, и ты красива». Почему старуха так хохотала? Что хотела сказать своей праправнучке, убитая крестьянами Амалафрида? Впрочем, она никогда не высказывалась прямо, об этом еще и бабка Лудгарда говорила внучке, обучая колдовскому ремеслу. Учиться разбирать туманные высказывания духов — это настоящая наука. Смысл пророчеств Амалафриды девушка почти всегда (по крайней мере, так ей казалось) понимала. Но сейчас… Нет, вой не почудился колдунье. Он раздался снова, протяжный вопль зверей, разорвавший тишину и разбудивший ее. Вот он слышится опять.

— Волки! Волки! Волки! — истошно вопил кто-то, пробегая мимо хижины колдуньи. — Спасайтесь, люди! Смерть близко. Бегите! Лю… — Крик оборвался, точно человек захлебнулся, но другой неузнаваемый, искаженный ужасом голос, вторя первому, прокричал: — Волки! Спасай… — И тоже оборвался.

От удара слетела, провалилась внутрь, прикрывавшая вход в хижину, сплетенная из ивовых прутьев и промазанная глиной дверь. Холодный ветер ворвался в помещение, всколыхнув пламя разгоравшегося костра. Девушка в ужасе отпрянула в темноту, надеясь, что страшный матерый волчище, замерший на пороге, принюхиваясь к запахам ее жилища, не заметит человека и уйдет.

В тишине заблеяла вдруг глупая коза. Даже кролики с испугу перестали жевать. Волк, однако, не обратил на животных никакого внимания. Ульрика поняла, что он видит ее. Зверь встрепенулся. Глаза хищника сверкнули огнем, и в следующую секунду он прыгнул прямо на Ульрику. Ожидая страшной, но быстрой смерти, юная колдунья зажмурила глаза и сжалась, точно мышка, попавшая в пасть кота. Волк между тем не спешил перегрызать горло своей беззащитной жертве. От него исходил странный, не звериный запах. Он, сотрясаясь от возбуждения, трепал и мял тело Ульрики, обжигая лицо жарким, источавшим запах крови дыханием. Царапая когтями кожу на бедрах девушки, зверь рывком задрал подол ее полотняного платья. Она закричала, когда волк наполнил собой ее чрево, но жалобный стон этот потонул в рычании волка и криках соседей, находивших страшную смерть в своих домах.