Мы попросили машиниста развить максимальный ход, чтобы скорее настичь неприятеля. Но бронированный поезд Временного правительства также не терял времени. Делая короткие остановки, и то лишь на больших станциях, он ка всех парах летел в Москву.
На станции Акуловка мы получили сведения, что бронированный поезд задержать не удалось, что он укомплектован ударниками, имеет при себе ремонтную партию и великолепно снабжен необходимыми ремонтными материалами. Между прочим, тут же открылось любопытное обстоятельство: оказалось, что белогвардейцы в панике удирают от нас. По крайней мере, на вокзале они с тревогой рассказывали, что за ними гонятся 5000 матросов, которые хотят их перерезать. В действительности нас, моряков, было только 750 человек. «Скоро ли будет Москва?» — в волнении спрашивали они железнодорожников. Тут же, в Акуловке, какой-то станционный служащий, по-видимому, викжелевец, с нескрываемым раздражением жаловался мне, что наша погоня за броневиком прерывает нормальное движение поездов и сбивает заранее составленный график пути. Я невольно улыбнулся этому наивному брюзжанию по поводу того, что революция не укладывается в график движения Николаевской железной дороги, и решительно потребовал ускорить отправку нашего эшелона.
Уже в темноте мы прибыли в Бологое. Здесь ввиду наличия больших железнодорожных мастерских отношение к нашему эшелону было гораздо более благожелательным. Нам сообщили, что белогвардейский броневик был в Бологом задержан, но сравнительно недавно прорвался, свернув на полоцкую ветку. Посовещавшись, мы единогласно решили продолжать наше преследование, тем более что дистанция между обоими поездами все время заметно сокращалась. Бологовские железнодорожники приложили все усилия, чтобы не задержать наш состав. Почти без остановки на этой крупной узловой станции мы были переведены на полоцкую ветку и тронулись дальше.
Через несколько верст товарищи Еремеев, Вегер и другие сошли на одном полустанке и организовали здесь полевой штаб. Мы продолжали двигаться по следам неприятельского броневика. Уже было поздно. Стояла звездная ночь. Мы шли по-боевому, с потушенными огнями. Для безопасности паровоза он был прицеплен в самом конце и, таким образом, подталкивал наши вагоны сзади. В голове состава были поставлены две открытых платформы с установленными на каждой из них двумя 75-мм морскими орудиями. Комендоры-матросы, в напряженном ожидании боя, словно застыли у заряженных пушек. Мы медленно шли на сближение. Справа от полотна виднелись повисшие книзу ряды телеграфных проводов. «Ага, мерзавцы, решили оборвать нашу связь со своим тылом», — промелькнуло у меня в голове. Было заметно, что толстая проволока обрезана мастерски, с полным знанием дела и с помощью специальных инструментов. Так мы достигли четырнадцатой версты от Бологого.
Стоя на передней орудийной площадке и зорко всматриваясь в окружающую со всех сторон темноту, я вдруг замечаю, что впереди, на повороте, чернеет какой-то длинный бесформенный силуэт. Я даю машинисту сигнал о замедлении хода. Наш поезд приближается к злополучному месту все тише, все медленнее. Наконец, не доходя нескольких сот шагов до неопределенного силуэта, который, наконец, приобретает совершенно отчетливые контуры поезда, я приказываю остановиться.