Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

К. Крюйс прекрасно понимал, какую опасность несет настойчивость шведов. Осмотрев «Кроншлот» и Ивановскую батарею, созвал очередной совет и сказал офицерам простые, но важные слова: «Надобно победить или умереть». «Офицеры обещали и сдержали слово».

К. Крюйс докладывал Р.В. Брюсу: «…здесь довольно есть куражу или смельства, но есть токмо недостаток в способах. Ежели б я еще шесть добрых 18-фунтовых пушек да две добрых гаубицы на моих батареях имел, то чаял бы неприятеля принудить вскоре от бомбардирования своего пристать»[58]. На следующий день Р.В. Брюс прислал К. Крюйсу две мортиры и две 18-фунтовые пушки для установки на Ивановской батарее, а 9 июня еще шесть больших пушек, две мортиры и сто пудов пороху. Все орудия были оперативно установлены на батареях.

Настойчивые шведы 10 июня снова подошли к нашим позициям и начали пальбу, которая не отличалась точностью. Правда, одна бомба попала в сруб «Кроншлота» и «взорвалась таково, что весь Кроншлот потрясся». Стрельба русских артиллеристов была более меткой: «Будто из мушкетов, – писал К. Крюйс, – и нам часто можно слышать, как ядра в корабли неприятельские щелкали». Вскоре ветер стих, и Крюйс приказал галерам, «ходившим под веслами», атаковать шведские бомбардирские суда, так как они были наиболее опасны из-за своей артиллерии. От огня наших галер вскоре с них «щепа вверх полетела», и шведы отвели свои суда шлюпками. Тогда галеры перенесли огонь на корабль К. де Пруа, заставив отойти на прежнюю позицию в пяти верстах от «Кроншлота». Ночью они ремонтировали свои корабли, а с косы «видели, что на одном из кораблей семь заплат поставили». Наши потери составили 13 человек убитыми и 19 ранеными.

На следующий день на Котлин привезли из Петербурга гаубицу и несколько мортир, которые скрытно поставили в лесу, создав тем самым батарею, названную Лесной.

Петербургский комендант Р.В. Брюс 15 июня приехал к К. Крюйсу в гости. После хорошего обеда Крюйс пригласил его на Ивановскую батарею. Неприятель в это время «был в великой прохладе и увеселении, на литаврах и трубах довольно играя». Неожиданно для них Ивановская батарея сделала два выстрела, одним из которых сбило с кормы адмиральского корабля «разные галдареи», затем открыла огонь Лесная батарея, о которой шведы еще не знали. «Неприятель пришел в неизреченную конфузию и альтернацию», и шлюпки оттащили корабль из-под огня русских пушек.

Усиление обороны Котлина продолжалось. К полковнику Толбухину прибыл поручик артиллерии Гильсон с 12 6-фунтовыми пушками, доставив при этом по 150 картечей и 300 ядер на каждое орудие. Из этих пушек две установили на батарее Толбухина № 1, а из десяти остальных сформировали батарею Толбухинскую № 2. К «Кроншлоту» 21 июня прибыли два бомбардирских шмака[59], и Крюйс тотчас дал галерам сигнал атаки. Шведский флот, увидев наступающие галеры и шмаки, ушел в море, и этим пока закончились попытки шведов овладеть «Кроншлотом».

Боевые действия возобновились через месяц. К этому времени оборона Котлина значительно усилилась. 10 июля на северном фарватере появились три шведских фрегата и две шнявы. Произведя рекогносцировку, они сделали два залпа по батарее Толбухина № 2, которая учинила им «добрый ответ». Через день шведские шнявы вернулись и делали промеры северного фарватера. Понимая, что шведы готовят серьезную атаку, Крюйс приказал Толбухину и Островскому сделать «транжамент», то есть ретраншемент[60]. А на совете Крюйс сказал офицерам, чтоб, когда неприятель будет приближаться, «себя в явь не казать, а открыть пальбу только когда будут у берега». 14 июля на рассвете неприятельский флот в количестве 24 вымпелов приблизился к Котлину. Они подошли так близко, насколько позволяла глубина. Передовым был адмиральский корабль – по нему и сделали первый залп русской артиллерии, который пробил борт почти по самой ватерлинии. Началась обоюдная пальба: «Неприятель начал всею своею силою, из верхних и нижних пушек, с обоих сторон с кораблей против острова стрелять, на что наши, как добрые солдаты, им ничем должны не остались».