Кромешник

– Надо, Малёк. Завтра-послезавтра капец нашей анархии, многие поднимут новый срок. Меня в первую очередь повяжут… А может, и пронесёт… Но кто-нибудь из нас да останется. За то, что, никого не спросясь, тебя посвятил, я оправдаюсь. Идём, я тоже что-то жрать восхотел…

Ещё сутки их никто не трогал, все официальные лица ждали ответственных распоряжений из Бабилона. Но и там не больно-то горели желанием отдавать самостоятельные приказы, чреватые жертвами среди детей (так этих сучьих выкидышей величают поганые писаки из правительственных газетёнок, поработали бы они с ними, глядишь – иначе запели бы).

Наутро, в шестом часу, спецкоманда легко и без особого шума восстановила власть официальных структур над всей территорией зоны № 58 дополнительного режима содержания. Повстанцы сдались легко: казалось, они сделали важное для себя дело – побуйствовали, разрядились, и остальное теперь мало их интересовало. Ущерб от бунта получился очень большим, по крайней мере втрое больше истинного. Администрация зоны пользовалась удобным моментом и списывала свои прошлые и будущие грехи. Якобы в пыль и золу уничтоженное зонно-производственное имущество вывозилось грузовиками…

Карзубый раскрутился на четыре с половиной реальных года: за организацию массовых беспорядков, предварительный сговор… угроза жизни и здоровью… угроза общественной безопасности… принудительное вовлечение в противоправную… – чего только не было в прокурорской речи! (Прокурор – шурин брата хозяина зоны.) Алтын (из нетаков) ничего не получил, поскольку в это время был этапирован в Иневию на переследствие. Все остальные нетаки и почти четверть пацанов и бывших активистов подняли «добавку» в диапазоне от нуля до девяти (четырех с половиной). Гек получил добавочные год и шесть месяцев. К моменту выхода на свободу ему будет без малого шестнадцать лет, из которых треть, и даже больше, придётся на отбывание в местах лишения свободы. Нельзя сказать, что он равнодушно отнёсся к новому сроку, но внешне никак не проявил огорчения. Слишком много, для ребёнка, он уже отсидел, а потому и воспринимал тюремные реалии обыденно, они ведь для него и стали обыденностью.

Но усилия «лучших умов» зоны не пропали зря. Около четырех десятков доверенных лиц (из полутора тысяч осуждённых) дружно, аргументированно и согласованно дудели на следствии о своём зонном начальстве как об истинных провокаторах мятежа. Карзубым были посланы «язычки» на взросляк, там люди опытные через своих адвокатов сумели запустить компроматы и доносы в газеты и столичные коридоры власти. И если в одних кабинетах сигналы тихо ложились под сукно, то обитатели других, получив аналогичные материалы, поднимали заинтересованный шум – там, как и везде, существовали конфликты разнонаправленных интересов, шла битва за место под административным солнцем.

Господин Председатель нечасто вникал в горы докладного мусора на своём рабочем столе, но газеты читал. То, что он там прочёл, напомнило ему о далёкой южно-центральной детской зоне, где он побывал недавно и где нечистоплотные начальники были видны ему насквозь с первого взгляда. Теперь они опозорили ведомство, страну и Президента на весь мир… И на него бросили тень. Да-да, это его личная вина, что он слишком доверяет людям, слишком снисходителен к их проступкам, которые от безнаказанности перерождаются в преступления…

Началось другое следствие, направленное против администрации зоны и курируемое лично господином Председателем. Ну, тут уж трудность ретивым следователям была одна: объём обрабатываемого дела, который стремительно разбухал во многие десятки томов, а завершить его и представить на суд и услышать приговор – господин Председатель выделил на все про все два жалких месяца. Но все, включая старательных судей и дисциплинированных присяжных, чётко уложились в отведённые рамки.

Хозяин получил девять лет, растлитель – восемь, режик – шесть (а наворовал больше всех). Кум получил три года – все-таки сигнализировал о проступках, да и ведомство более крутое, заступилось за своего…