Кромешник

Бывало, в ШИЗО, или в каптёрке за чаем (Гек так и не полюбил чифирить), когда нетаки начинали травить истории, кто-нибудь обязательно вспоминал о Крытой Маме, рассказывая очередную леденящую историю. Некоторые даже побывали в её стенах – транзитом, естественно, на этапе или на доследствии. Вот теперь и Геку довелось сюда попасть. Из-за перегруженности иневийских органов следствия и надзора его, как несовершеннолетнего, подлежащего амнистии, сбросили сюда, в следственный изолятор Сюзерена. Дело его, как и других амнистированных по делу о беспорядках в пятьдесят восьмой дополнительной, стояло на особом контроле и в то же время, в силу жёсткой предопределённости результата формального переследствия, не представляло никакого интереса для соответствующих служб и инстанций. Весь основной поток амнистированных малолеток уже сошёл, и власти резонно полагали, что коль скоро угодная начальству справедливость уже восторжествовала почти для всего контингента амнистируемых, то не будет большой беды, если один из них обождёт сутки-другие, пока до него дойдут руки у занятых людей.

Инструкция запрещала помещать несовершеннолетнего в общие камеры к взрослым; Гек оказался единственным несовершеннолетним в тот момент на всю Крытую Маму, поэтому его поместили в одиночку. Вертухаи – люди далеко не сентиментальные, по крайней мере на службе, но и они не давили парнишку режимом: амнистия, не амнистия – он своё отбыл, а теперь по чьей-то халатности пересиживает. Несмотря на три судимости, парнишка отнюдь не крут и не грозен, напротив – тих и очень мал для своих шестнадцати лет (четырнадцатилетний ѓекатор ещё со времён иневийских записан был как беспризорный Боб Миддо и считался шестнадцатилетним), пусть сидит себе спокойно и спокойно ждёт, раз не шебутной.

Однако на четвёртые сутки его затворничество нарушилось. В тюрьме шёл плановый косметический ремонт. Подследственным, но не осуждённым ещё, работать не полагалось, осуждённые сидельцы Сюзерена в работники не годились по разным причинам, так что штукатурили и красили вольнонаёмные. И когда очередь дошла до Гековой камеры, его перевели в другую, где уже было двое обитателей, а через трое суток после Гека туда добавили четвёртого.

Глава 11

Клён доживает

По плечи в камне без дна,

С верою в солнце.

Соседями-сокамерниками Гека оказались два старика – один белый, другой мулат. Оба они были истощены тюремной жизнью и сутулы той характерной сутулостью, что вырабатывается холодом, туберкулёзом, побоями надзирателей и бесконечным сидением на корточках. Глубокие морщины на лице мало чем отличались от многочисленных шрамов. Старческие их тела могли бы служить моделями для изображения святых мощей, если бы только не были они синими от татуировок. Дряхлость, ветхость проглядывала в каждом их жесте и шаге, постоянный кашель делал их голоса тихими и свистящими, изуродованные клешни, бывшие когда-то кистями рук, мелко дрожали. У мулата не было правого глаза, вмятина-впадина страшного вида ничем не была прикрыта, но другой глаз смотрел уверенно и жёстко. Казалось, он принадлежал другому человеку (а то и зверю), сильному и опасному. И у белого взгляд был под стать, разве что чуть больше было в его глазах мертвенного спокойствия. Голову белого украшала редкая татуировка: тюремная решётка, которая словно рыбацкая сеть покрывала ему щеки, лоб, затылок, уши, начинаясь и заканчиваясь у основания шеи. Когда кто-нибудь из них открывал рот – в зевке или в разговоре, – было видно, как в щербатых ртах блестят золотые зубы. Ведущим в этой паре был белый, которого звали Варлак, а второй, мулат, отзывался на мирное прозвище Суббота.

Эти двое были последними из могикан, только они двое выжили, двое из легендарного и могучего блатного сословия «Большие Ваны». Ещё до войны Господин Президент отдал распоряжение: выполоть с корнем всю эту блатную нечисть, Больших Ванов, и всех, как их там… Начали полоть. Но преступный мир огромного государства отнюдь не исчерпывался Ванами, которых было-то – малые доли процента от всех сидящих и ворующих. Искоренить преступность, которую порождала сама человеческая природа и насаждала своими порядками вся государственная машина, было немыслимо, для этого одной половине страны надо было перестрелять другую половину, затем чистить свои ряды, а потом подчищать оставшихся, и так до бесконечности или до последнего человека… Посему силы режима предпочли понять приказ буквально и всей мощью полицейского аппарата обрушились именно на князей преступного мира, Больших Ванов.