Леонид Жуховицкий
Широко известный ныне фильм Киры Муратовой «Короткие встречи» пролежал на полке двадцать лет. Картина про любовь, на власть не замахивалась, и чего ее так испугался режим? Может, как-нибудь в другой раз я попытаюсь объяснить это кафкианское время, когда ввести танки в Чехословакию было можно, а расстегнуть женщине лифчик нельзя.
Мое участие в работе было минимально: автор рассказа, по которому делался фильм, и соавтор сценария — вместе с Кирой. Фильм получился настоящим, скорей всего вопреки мне, ибо всей своей последующей деятельностью Кира доказала, что она замечательный режиссер, а я — никудышный сценарист. Но сейчас речь не об этом, а о том, как наш сценарий утверждался.
С великими трудами, через Одессу и Киев, он все же доковылял до Москвы, где его тут же закрыла тогдашняя сценарная коллегия, сейчас уже не помню, именовалась она министерской или комитетской. Основной задачей этой коллегии было сценарии резать, и в своем живодерском ремесле она вполне преуспевала. Состояла она в основном из ответственных жен, которые не без приятности служили Родине на хороших окладах в центре Москвы. Помимо санитарного отстрела отечественных дарований, они боролись еще и с западным влиянием: раза два в неделю в маленьком уютном зальчике смотрели итальянские, французские, американские фильмы, определяя, какие из них высокоморальному советскому зрителю противопоказаны. Самые «не наши» смотрели даже по два раза, чтобы убедиться в их отвратности наверняка. Эти-то легальные казнокрадши и отвергли нашу с Кирой работу без внятного объяснения причин.
Кира прилетела в Москву, и мы втроем пошли выяснять поводы резни, третьей была наша студийная редакторша Женя Рудых, крупная, громкоголосая одесситка, искренне любившая кино и помогавшая Кире, как могла.
Лидером сценарной коллегии был мужчина, главный редактор. Он не переоценивал свой курятник и все сложные задачи брал на себя. Я его знал по Литературному институту — он вел у нас историю драмы. Человек был неглупый, образованный, вообще вполне интеллигентный, что на новой должности шло во вред и ему, и делу: он прекрасно знал, что нравится ему, предполагал, что именно это не понравится высокому начальству, и справедливо обижался на авторов, ставивших его в столь двусмысленное и неприятное положение.
В новом его качестве я столкнулся с ним впервые, помнил его по обстоятельным, со ссылками на французскую классику лекциям, почему и спросил достаточно робко, как и подобает вчерашнему студенту обращаться к вчерашнему преподавателю:
— Простите, пожалуйста, а что именно вам не понравилось в сценарии?
Он посмотрел на меня с легкой неприязнью:
— Понимаете, это нехудожественно.
— А что именно? — растерялся я.
— Вообще нехудожественно.
Туг уж возразить было нечего. Я глянул на Киру. Она вся напружинилась и походила на небольшую пантеру: зло-обаятельная улыбка, задние лапы напряжены, передние наготове… Я уже прикидывал, как бы перехватить ее в воздухе, когда рванется к горлу главного редактора.
По счастью, на выручку поспешила многоопытная редакторша — но как!
— Скажите, — ляпнула вдруг Женя ни к селу ни к городу, — а если герои друг с другом не будут спать?
«Боже, что она несет! — ужаснулся я. — При чем тут это?! Да сейчас главный редактор нам такое скажет…»
Он сказал:
— А знаете, так будет гораздо художественней!
Во жизнь была!