Кризис среднего возраста

Как-то она все-таки уснула, словно провалилась в черную бездонную пропасть или в беспамятство. А потом вдруг очнулась, открыла глаза и уставилась в безмолвную ночную пустоту за окном.

«Не смотри долго в бездну, – вспомнилась зловещая фраза, – потому что иначе бездна посмотрит на тебя».

«Как страшно, – подумала Аня. – Господи, как страшно!»

Она уткнулась лицом в подушку Артема, вдохнула едва уловимый знакомый запах и беззвучно заплакала.

Утром Аня отвела Стасю в школу, старательно избегая ее вопрошающего испуганного взгляда и только вымученно улыбаясь в ответ. Потом забежала на работу – собиралась на минутку, а получилось почти на час. И пошла к бабушке в Ильинку, той самой дорогой, на которой когда-то догнала Артема.

Аня еще издали заметила Ба. Та шла ей навстречу в кокетливой шляпке и белых хипповых брючках. И сердце сжалось от любви и ужаса неизбежной скорой разлуки. Хотя в свои восемьдесят пять Ба так и не превратилась в классическую старушку, не утратила ни женской привлекательности, ни вкуса и жажды жизни. А какая была красавица! «В те годы», как она говорила. Зеленоглазая блондинка с роскошной грудью и великолепными зубами. Талантливая журналистка, умная, веселая, заводная. Как неумолимо и безжалостно время...

Они были очень близки с бабушкой и очень похожи. «Заединщицы» – звал их отец. Существовала между ними очень прочная, глубинная связь, почти мистическая. Обе родились в год Тигра, в апреле. Но бабушка 19-го числа, а Аня 22-го.[2] «Эх ты, – шутила бабушка, – предпочла мне Владимира Ильича».

Аня и на свет-то появилась благодаря своей бабушке. Мама, тогда еще студентка, выскочив замуж, сразу забеременела и всерьез собралась делать аборт, не готовая к взрослой ответственной жизни. Но Ба встала насмерть и отстояла ее, Анино, право на существование.

Так или иначе, но, когда ей было трудно, горько и одиноко, Аня шла не к отцу с матерью, а именно к ней и всегда находила понимание, поддержку и любовь. И сегодня, в черный час своей жизни, она тоже пришла сюда, к своей Ба.

– Анька! Ты что здесь делаешь? – изумилась Ба, чуть не уткнувшись носом ей в плечо. И Аня вновь с горечью отметила, какая она стала сухонькая и беззащитная. – А я иду, задумалась о своем, о девичьем, ничего вокруг не вижу.

– В гости к тебе пришла.

– А что же не позвонила? Еще чуть-чуть, и разошлись бы мы как в море корабли – могла бы и замок поцеловать. Я в Москву собралась, в гости к Ляльке Васильевой. Она старую квартиру продала, новую купила. Надо обмыть.

– Ну поезжай. Я тебя до станции провожу.

– Да куда ж я теперь поеду, когда у меня у самой гостья дорогая? Мы ее по телефону предупредим, чтоб не ждала. Еще встретимся – вся жизнь впереди.

Она пытливо всмотрелась в Анино лицо, и та печально подтвердила ее догадку:

– Беда, бабуля.

– Да я уж вижу. Погоди, только чайник поставлю, и все мне расскажешь. А то, может, винца выпьем?

– А водка у тебя есть?

– А как же!

– Давай по рюмочке?..

Ба слушала молча, построжав лицом, и смотрела отрешенно, то ли сквозь Аню, то ли в глубь себя, не перебивала, не отвлекала вопросами.

– А ведь это ты мою карму отрабатываешь, – горестно сказала она, когда Аня наконец замолчала. – Вот и дождалась...

– В каком смысле?

– В самом прямом. Я нагрешила, а ты отрабатываешь. Закон жизни. Дети за отцов отвечают. Ты помни об этом, Аня. Ты, быть может, и в мир-то для того была призвана, чтобы грехи мои искупить.

– Я не понимаю...

– А я тебе объясню...

Ба помолчала, словно собираясь с силами, коротко взглянула на Аню и продолжила:

– Я за твоего деда по большой любви вышла. Девки за него насмерть бились. Красавец был, футболист. За «Крылья Советов» играл. Его даже на фронт не отправили, сберегли как ценного нападающего. Он тогда в МАИ учился, а я в МГУ, на филфаке. Сложный он был человек, ты помнишь. Но личность – этого у него не отнять. Во многом мы с ним не совпадали, однако худо-бедно, а пятьдесят два года вместе прожили. И уход его был для меня жестоким ударом. Думала, не перенесу. Но как видишь, перенесла и дальше живу.

– Дедушка умер. Он тебя не предавал.

– Он – нет. А у мамы моей, твоей прабабушки, было две сестры. Среднюю звали Вера. Отчаянная была девица. В женском «Батальоне смерти» Зимний от большевиков защищала. Потом, правда, сменила идеологию, перешла на сторону революционного народа. Каким-то чудом в репрессиях уцелела, вышла замуж за большого партийного деятеля и уехала с ним в Таджикистан пробуждать Восток от тысячелетнего сна. Так и прожила там всю свою жизнь. Детей у них не было.

А младшую сестру звали Люба. Очень мне был близкий человек. И она меня любила. Работала она гримером на «Мосфильме». Замужем была за актером средней руки, родила от него двух дочек – Валю и Люсю, моих двоюродных сестер. С актером своим развелась, не помню уже, по какой причине, но на отсутствие мужского внимания не жаловалась – очень эффектная была женщина.