Кризис

Немного отвлечемся. В который раз упоминаем мы про «перегретый печатный станок». Разные эпохи, разные страны, разные политические системы, а ошибка одна и та же. Чем больше денег, тем быстрее они дешевеют. Финал неизбежен: инфляция.

Но неужели никто до нас этого не понимал? Неужели добрая половина правителей на протяжении 4 веков упрямо наступала на одни и те же грабли по глупости своей и дремучести? Экономика все ухудшалась, а они с маниакальным каким-то упорством продолжали шлепать новые и новые бумажки.

Да нет, конечно. Каждая власть, увеличивая эмиссию, не желала ничего плохого, она лишь оттягивала и без того ужасный конец.

Переживающая тяжелые времена экономика — все равно, как мучающийся с перепоя организм. Вброс наличности — тот же утренний опохмел. Он откладывает развязку, но и усугубляет ее. Понятно, потом будет только хуже, зато на какой-то период мучения отступят.

Далеко не каждый властитель найдет в себе силы разорвать этот порочный круг. Отказ от опохмела чреват людским недовольством, а вот обратное вызывает как раз народное умиротворение. Но ненадолго — до следующего похмельного утра. Так и начинается запой…

В этом смысле Сталину было проще. Он не привык заигрывать со своими подданными. Да и война оправдывала любые тяготы, тем более что добрую часть экономического бремени власти переложили на плечи народа.

Сразу после нападения Гитлера гражданам запретили снимать со сберкнижек более 200 рублей в месяц. Были введены новые налоги и остановлена выдача ссуд. Повышены цены на алкоголь, табак и парфюмерию. У населения прекратили принимать облигации государственного выигрышного займа, одновременно обязав всех рабочих и служащих покупать облигации займов новых, военных (всего их было выпущено на 72 миллиарда рублей).

Отпуска также были запрещены. Компенсации за неиспользованный отпуск поступали на сберкнижки, но до конца войны получать их было нельзя.

Сурово, ничего не скажешь. Но по-другому поступить, наверное, было нельзя. В результате все 4 года войны госбюджет на одну треть формировался за счет средств населения.

Но Сталин не был бы самим собой, если бы не думал при этом на несколько шагов вперед.

В 1943-м, когда до победы оставалось два долгих года, он поручил наркому финансов Звереву подготовку будущей послевоенной реформы. Работа эта велась в обстановке строжайшей секретности, полностью знали о ней только два человека: Сталин и Зверев.

Имя Арсения Зверева сегодня известно разве что узкому кругу специалистов, в числе творцов победы оно никогда не звучит. Несправедливо это.

Война — это ведь не только выигранные сражения и битвы. Без денег любая, пусть даже самая героическая армия не способна стронуться с места. Мало кто знает, например, что государство щедро оплачивало своим солдатам совершенные подвиги. За сбитый одномоторный самолет летчику платили тысячу, за двухмоторный — две. Уничтоженный танк оценивался в 500 рублей.

Несомненная заслуга сталинского наркома в том, что он сумел молниеносно перевести экономику на военные рельсы и сохранить, удержать на краю пропасти финансовую систему. «Денежная система СССР выдержала испытание войной», — с гордостью писал Зверев Сталину. И это — абсолютная правда. Четыре изнурительных года могли вовлечь страну в кризис, пострашней послереволюционной разрухи.

Зверев Арсений Григорьевич (1900–1969) — многолетний советский нарком-министр финансов (1938–1960).

У Сталина был удивительный, просто звериный нюх на толковые кадры. Очень часто наверх он выдвигал людей, не успевших еще толком себя проявить. Бывший рабочий «Трехгорки» и командир кавалерийского взвода Зверев — из их числа. В 1937-м он работал всего-навсего секретарем одного из райкомов Москвы. Но у него было высшее финансовое образование и опыт профессионального финансиста. В условиях дикой нехватки кадров (кресла освобождались почти ежедневно) этого оказалось достаточно, чтобы Зверев стал сначала зам. наркома финансов СССР, а спустя 3 месяца уже наркомом. Как и все хорошие бухгалтера, был он очень упертым и неуступчивым. Зверев осмеливался перечить даже Сталину. И вот показатель отношения: вождь не только спускал это, но и частенько с наркомом своим соглашался