Кривоногий

Но Кэля, должно быть, ещё не был голоден. Вместо того чтобы тотчас же растерзать Эуннэкая, он ограничился тем, что внёс его в полог, стоявший у задней стены шатра. Сильный свет внезапно проник сквозь закрытые веки Эуннэкая, и он невольно открыл глаза. В пологе было светло как днём. Стены его были сделаны из гладкого железа и блестели как лезвия топоров, привозимых _морскими бородачами_[17] на высоких огненных судах. Не видно было ни входа, ни выхода. Кэля проник неизвестно откуда, и отверстие, пропустившее его, тотчас же закрылось. У задней стены полога горела большая лейка. Светлое пламя белого костного жира поднималось яркими языками на краю широкой железной сковороды, наклоненной на один бок, — для того чтобы растопленный жир лучше стекал к светильне. Кэля положил Эуннэкая на противоположный край, свободный от белых пластов жира, и уселся в углу полога, по-видимому, намереваясь отдохнуть от утомительного путешествия. Эуннэкай тоже чувствовал смертельную усталость и лежал без движения на сковороде. Какое-то крошечное существо, которое он сначала принял за деревянную заправку лейки, поднялось с противоположного края сковороды, где оно сидело на железной выемке, у самого пламени, и, подойдя к Эуннэкаю, толкнуло его маленькой ножкой, не больше деревянной спички. Впрочем, Эуннэкай и сам был не больше этого маленького человечка. Эуннэкай присмотрелся к подошедшему. Маленькое тельце его, обтянутое коричневой кожей, сморщившейся в крошечные складки, имело чрезвычайно странный вид. Оно было засушено до самой последней степени, напоминая осколок ламутской горчи (сушёное мясо), провисевшей под солнцем и ветром целое лето. На нём повсюду виднелись глубокие изъяны, даже просто дыры, сквозь которые можно было видеть переливы светлого пламени, часть которого он заслонял своей спиной. Уцелевшие части напоминали высушенную плёнку и были так тонки, что тоже светились насквозь, пропуская яркие лучи. На голове его не было ни одного волоса, маленькое личико съежилось, как зерно кедрового ореха, обожжённое огнём. Эуннэкай в первый раз видел такое странное существо. Тем не менее ему показалось что-то знакомое в этой жалкой, скрюченной фигурке.

— Пришёл? — сказал человек, толкая его ногой.

Эуннэкай не отвечал ни слова.

— Эуннэкай, пришёл? — повторил человечек таким странным голосом, что Эуннэкай от удивления широко открыл глаза. Он узнал голос Рэу, своего брата, которого много лет тому назад унёс Великий Мор.

"Ты что здесь делаешь, Рэу?" — хотел крикнуть он, но Рэу предупредил его.

— Не кричи! — выразительно шепнул он, предостерегающим взглядом указывая на Кэля, крепко заснувшего в углу. — Кэля унёс меня, чтобы я заправлял светильню в его лампе. Уже десять лет я хожу взад и вперёд сквозь горячее пламя! Видишь: на моей голове не осталось ни одного волоса, все обгорели от жара; кожа моя сморщилась, как обожжённая перчатка; тело прогорело до дыр и не может заслонить пролетающей искры. Даже тень моя сгорела в огне! Как может человек жить без тени?.. А теперь он взял и тебя! Берегись жить вблизи огня, Эуннэкай! Тело твоё прогорит насквозь! Лицо почернеет, как котёл, простоявший у костра двадцать зим, зубы во рту станут как обгорелые угли!..

Эуннэкай не отвечал ни слова.

— Ты спишь, Эуннэкай? — человечек опять толкнул его ногой. — Проснись, проснись!.. Есть средство убежать отсюда! Пробить дверь в железном пологу!.. Скажи, Эуннэкай: что ты ел в своей жизни на земле?

Эуннэкай подумал, подумал и ответил:

— Оленину!

— А ел ли ты тюленье мясо? Ел ли ты моржовую кожу? Ел ли ты китовый жир?

Эуннэкай опять не ответил." Он боялся сказать: "Нет!".

— Кто ест разное на земле, тот копит большую силу. Он может бороться с Кэля! Скажи, Эуннэкай: ел ли ты тюленье мясо? Ел ли ты моржовую кожу? Ел ли ты китовый жир?

Но при одной мысли о борьбе с Кэля Эуннэкай вздрогнул и зажмурился. Он опять не ответил на роковой вопрос.

— Ты, негодяй! — раздался громовой голос над его головой. Ужасный толчок ногою в грудь разбудил Эуннэкая, Кутувия стоял над ним с лицом, искажённым от ярости.

— Проклятый! Где олени?

Эуннэкай вскочил, трясясь всем телом, и схватился за грудь. Наяву, как и во сне, он не мог выговорить ни слова. Ни одного оленя не было видно на площадке. Она была так тиха и пустынна, как будто на ней от сотворения мира не показывалось ни одно живое существо.

— Собака! — сказал Кутувия, нанося ему второй удар. — Каулькай! Каулькай! Вставай! Твой брат отпустил стадо!

Но Каулькай, спавший таким непробудным сном, пробудился ещё раньше окрика. Одним прыжком он очутился на ногах, бросил быстрый взгляд вокруг себя, увидел своих товарищей, погрозил им своим загорелым кулаком и опрометью сбежал по крутому косогору на берег Мурулана, протекавшего внизу.

— Эй-а! Эй-а! — раздались его громкие крики призыва, проникнутые не поддающимся описанию хрипящим звуком, какой издают оленьи быки в пору порозования. Кутувия простоял секунду на месте, потом быстро подобрав с земли шапку, убежал по противоположному направлению, также начиная многотрудный поиск.