Я закрыл книжечку.
Софья плакала.
— О Чарльз, как это ужасно! Она просто маленькое чудовище, но какое жалкое!
Да, я тоже любил Жозефину. Я и теперь ее люблю. Вы же не перестанете любить человека, больного туберкулезом или раком. Она родилась со своей ненормальностью — кривой ребенок Кривого дома.
— Что было бы, если бы она осталась жива? — спросила Софья.
— Наверное, ее послали бы в специальную школу.
— Лучше уж так. Но тетя Эдит... Я не хочу, чтобы обвинили ее.
— Она сама этого хотела.. Впрочем, я не думаю, что это будет обнародовано. Когда Бренда и Лоуренс предстанут перед судом, им просто не будут предъявлены обвинения и они будут освобождены. А вы, Софья,— продолжал я другим тоном, взяв ее руки в свои,— выйдете за меня замуж. Я только что узнал, что меня направляют в Персию. Мы уедем туда, и вы забудете маленький «кривой» дом. Мама может ставить пьесы, папа покупать книги, а Юстас скоро поступит в университет. Не беспокойтесь о них. Думайте обо мне.
Софья посмотрела мне прямо в глаза.
— А вы не боитесь жениться на мне?
— Почему я должен бояться? В бедной Жозефине сосредоточилось все худшее, что было в вашей семье. В вас, Софья,— все самое лучшее. Ваш дедушка был самого высокого мнения о вас, а он был человеком, который никогда не ошибался. Выше голову, дорогая! У нас все впереди.
— Хорошо, Чарльз. Я люблю вас и выйду за вас замуж. И постараюсь дать вам счастье.
Она взглянула на книжечку.
— Бедная Жозефина! Бедная Жозефина!— эхом отозвался я.
— Скажи мне правду, Чарльз.
Я не мог врать отцу.
— Это не Эдит папа. Это Жозефина.
Отец кивнул.
Да, я так и предполагал. Бедное дитя!
Раймонд Чандлер
Высокое окно
Дом в Пасадене на Дрезден-авеню в районе Оукс-Нолл оказался большим мрачным зданием из красного кирпича с терракотовой черепичной крышей и отделкой из белого камня. Нижние окна чуть возвышались над землей, верхние— типа окон коттеджей — были украшены лепными завитушками в стиле рококо.
Часть стен была скрыта кустарником, а перед домом на участке земли величиной с четверть гектара была разбита прекрасная лужайка. Широкие дорожки и аллеи, с тремя большими белыми акациями ценной породы, были ухоженными и безупречно чистыми. Тяжелый запах летних цветов висел в неподвижном воздухе, хотя день можно было назвать прохладным.