Кривич

Прикрывшись сверху своим щитом от удара меча, с силой опускавшегося ему на голову, Олесь одновременно с этим выбросил пустую руку вперед, к лицу черниговского ратника. Скорее всего, умудренный воин увел бы несущуюся к его лицу раскрытую пятерню в сторону, а шагнув навстечу, ударил бы хоть тем же лбом в переносицу нахаленку, позволившему себе такое непочтительное отношение к его умственным способностям, но Ратмир был молод. Он просто приподнял свой щит, от растопыренной ладони, на короткий миг, сморгнув глазами. Наворопник сразу сообразил воспользоваться ситуацией и вбитым на уровне инстинктов навыком Сашкиных заморочек, носком окованного черева, пыром нанес сильный удар в оставшееся без защиты колено, проглянувшее очертанием в широких шароварах. Удар был резким, безжалостным, он практически лишил княжеского воина способности пользоваться опорой конечности.

Дружина князя, в одночасье превратившаяся в подобие толпы на базаре, в неистовстве ревела, как стадо оленей во время весеннего гона. Ревел строй Монзыревских бойцов, удерживающих твердой рукой всполошившихся из-за крика лошадей, «танцующих» на месте, непонимающих происходящего. Князь сам волновался, словно молодой гридень кричал и улюлюкал вместе со всеми при каждом действии соревнующихся. Улеб зачерпнув энергетики боя, раскрасневшись, срывая голос, поминал скандинавского шутника Локи, еще кого-то из богов славянского пантеона, бил себя ладонями по бедрам. Поединок профессионалов, это миг битвы, миг удачи поставленной на кон.

Олесь отбросив свой щит, ужом поднырнул под руку Ратмира, при этом не по-спортивному, еще раз, теперь уже боковым ударом приложился ступней по голени ранее травмированной ноги. Силой инерции развернул противника из-за его подвернувшейся влево конечности к себе затылком, заставил присесть на больное колено. Оказавшись за спиной княжеского гридня, локтевым сгибом зажал ему шею, завершив действие приема замком. Напрягая мышцы, сдавил сонную артерию, перекрыл доступ кислорода в легкие. Прижав тело черниговца к груди, считал про себя: «Раз, два, три, четыре…»

Ратмир отключился. Аккуратно положив тело гридня на лед, наворопник поднял свой щит и на шаг отошел от сомлевшего соперника, вопросительно глянул на Монзырева. Боярин одобрительно кивнул.

Гомон стих. И местные вои и дружина князя молчали, молчали каждые по своей причине. Кривичи при нахождении в строю были отучены от слишком бурных выражений эмоций, ну, а дружина была просто в шоке, уж слишком быстро все случилось.

Чтоб не потерять лица, князь сунул руку в кошель и бросил наворопнику серебряную монету:

— Держи, заслужил.

Олесь на лету поймал ее и с тем же спокойным выражением на лице, поблагодарил.

— Потешил меня твой воин, боярин.

— Так ведь, светлый князь, это и твой воин. Мы все твои воины, — поведя ладонью руки вдоль строя кривичей, переферийным зрением Монзырев заметил, как эта фраза понравилась князю. — Велишь в поход идти, и мы тут же встанем под твои знамена. А сейчас прошу посетить мой дом. Боярыня моя, поди, заждалась нас к столу.

— Что ж, Гордей Вестимирович, показывай дорогу. Ты хозяин в этих местах.

— С превеликим удовольствием. Улеб Гунарович, распорядись сотниками. Пусть обеспечат сопровождение. Ну, ты сам знаешь.

— Слушаюсь, хевдинг.

Уже отмеряя расстояние до крепости, следуя бок обок и разговаривая на отвлеченные темы, князь все же заметил:

— Что же это надо было сделать такого, что бы Улеб Моржовый Клык признал тебя хевдингом?

— Воевода оговорился. Видно стар стал.

— Ну, да, ну, да… — хитро, себе в усы улыбнулся князь.

Снова перед глазами прошли чередой воспоминания.

— Смотри за моими движениями. Ты атакуешь. Нападай! Я ставлю блок. Вот так. Видишь он скользящий. Я превращаю слабую защиту от твоего сильного рубящего удара в скользящий блок. При твоей атаке, в само касание клинков, принимаю рубящую грань твоего меча, на голомень своего меча. Ты проваливаешь удар, твой меч соскальзывает с моего, а я завершаю свое деяние вот так.