Критический эксперимент

Я решил ещё раз разрубить узел и опять предложил ей выйти замуж. Это было вечером, когда она сидела в пеньюаре и явно ждала постели. Она вновь отказалась, но на сей раз совсем в другом стиле. Жена, дескать, должна вести себя крайне сдержанно и скромно. Перед мужем она никогда не обнажалась. И она не представляла себе, насколько приятно может быть телесное общение с мужчиной, причём не только в момент слияния, но и просто при нежных ласках. Она и так верна мне, хотя ей, конечно же, лестно, когда на неё заглядываются другие мужчины. Но она не может теперь лишить себя таких моментов, как этот. И она демонстративно сбросила пеньюар и стала активно целовать меня, прижимаясь самыми соблазнительными частями тела и постепенно меня раздевая. Всё закончилось бурной страстью.

Гретхен жила в обществе, где социальные роли были чётко расписаны и критерии закреплены. Оказавшись выброшенной из списка "добродетельных фрау", она перешла в список куртизанок и содержанок. И, выйдя из одной роли, она полностью восприняла другую, тем более, что сама не подозревала, насколько она страстная. Вот только забеременеть ей никак не удавалось.

Всё это меня просто довело. Да ещё и погода была противная: кёнигсбергская гнилая зима. В некоторый момент я просто собрал еды и немного денег, сказал Гретхен, что меня вновь услали, сел на извозчика, выехал из города в лес подальше и пошёл, куда глаза глядят, выбирая самые тонкие тропки. Когда выдохся, я увидел небольшую избушку углежога в глубине леса. Около неё был навален штабель дров, углежог, весь чумазый, сидел у дверей, улыбнулся мне и поклонился. Я поклонился ему в ответ, и мы назвали друг другу свои имена. Видно было, что Питер — простой и доброжелательный малый, хоть, может быть, и совсем не умный. Я достал припасённую бутылку пива, Питер разложил свой простой ужин, и мы разговорились.

Избушка была малюсенькая, но тёплая, и мне показалась очень уютной. Ручеёк с чистой водой тёк поблизости. Место всё более привлекало меня.

Когда я выяснил, сколько Питер зарабатывает за месяц, я предложил ему вдвое больше, если он сдаст эту избушку мне на два месяца и будет раз в неделю подвозить мне еду, а в другое время не появляться. Мне, дескать, нужно поразмышлять и покаяться в грехах в одиночестве, чтобы суета не отвлекала.

Я просто наслаждался покоем и тишиной. Я не брился, но регулярно мылся, благо дров было более чем достаточно. С собой я захватил две книги, одну научную (том Лейбница), а другую — тупейший, зато толстенный, немецкий рыцарский роман, больше всего похожий на выродившегося дитятю "Смерти Артура". Поскольку здесь не было опасности, что кто-то подсмотрит, Питер всё равно не знал ни русского, ни математического языка, а я прихватил грифельную доску, отводил душу тем, что записывал на ней в терминах моего времени свои мысли, а потом без сожаления стирал. Что-то подсказывало мне, что, если я когда-то вернусь (в чём я уже начал сомневаться), то записи с собой не возьмёшь. Поэтому приходилось просто думать и запоминать, но это меня устраивало.

Прошла неделя, Питер приехал с провизией и пивом. Мне даже пива пить не захотелось, и Питер обиделся, что я лишь символически выпил грамм сто. Кофе я тоже не взял. А вот за чай был благодарен, и попросил в следующий раз захватывать из напитков лишь чай.

К концу второй недели у меня что-то начало свербить в подсознании: а не пора ли возвращаться? Но я честно преодолел себя, положив прожить в "медвежьей берлоге" не менее месяца, а второй уж можно оставить в качестве премии за честность Питеру. Поскольку в домике было всё время жарко, я часто не одевался, часть дров подтащил поближе к входу, чтобы выскочить в одной обуви и их набрать. За водой даже приятно было пробежаться нагишом, а потом опять попасть в жаркий домик.

В такой момент меня чуть не застал (а, может, и застал) Питер, который второй раз привез провиант. Но всё равно, в одной шинели я выглядел весьма экзотично. Питер посмотрел на толстенные книги на столе, на меня и сказал, что по виду я напоминаю сейчас мемельского чокнутого магистра, бывшего учителя. Но он всех убеждает в своей гениальности, а я, судя по всему, действительно каюсь. Оказывается, у Питера в Мемеле живёт сестра и он туда регулярно ездит. А я сам в Мемеле никогда не был: поездки были в другие места.

Но третью неделю дожить не удалось. Оказывается, генерал, прекрасно зная русских людей, давно уже ожидал, какой же взбрык у меня будет. Ведь в тривиальный запой я не пущусь, и ему было любопытно, буду ли я язвить начальство или наступит приступ лени. Когда я исчез, он понял, что наступил приступ лени. Две недели на приступ он дал, как обычно на запой. А затем начал искать.