Кристиан Торо. Дилогия

Кен обернулся. Над его головой красовалась надпись: «Умеющий побеждать — не нападает» (Дао Дэ Цзин).

— Скажешь тоже, — смутился он вдруг. — Идем!

— Слушаюсь и повинуюсь, сэр рыцарь! — шутливо отрапортовала Изабелла и опять рассмеялась надшотешным выражением его лица. Ей. доставляло несказанное удовольствие, когда на этом грустном серьезном лице появлялся хотя бы проблеск улыбки. А он хотя иногда притворялся сердитым и раздосадованным, Терпеливо сносил все ее веселые розыгрыши и озорные шалости.,

6

Не так давно юной леди удалось узнать один необычный секрет мужественного и сурового Хранителя. Друг и напарник, оказывается, не только увлбкался поэзией, но и писал стихи! Правда, об этом никто не знал. Может быть, кроме учителя Хацуми.

Тот был о многом проинформирован. Кое о чей догадывался, а кое в чем не сомневался. Впрочем, утверждать уверенно никогда нельзя? Иногда кажется, что нет сомнений, но даже собственные глаза и уши способны обмануть. В общем, молодежи казалось, что убелейному сединами наставнику известно о жизни очень много. А так ли это было на самом деле, как знать?

— Нет предела совершенству… — иронизировал мудрый сенсей.

…Однажды во время урока у них зашла речь о японской поэзии, и Кен показал себя истинным ценителем и знатоком в этой области. Они беседовали с наставником о таких потрясающих вещах, что Изабелле оставалось только слушать, раскрыв рот, и удивляться уровню и глубине их пбзнаний в таких разных областях. Да ей еще многому нужно было учиться! Тогда-то сенсей совершенно не случайно обронил фразу, что в жизни не бывает незначительного и неважного. Все предопределено! Необходимо лишь правильно избрать цель, предназначение, знать дорогу, по которой пойдешь. А для того, чтобы избрать верный и достойный путь, следует, прежде всего, помнить о духовном развитии и связующей гармонии всего со всем. О том, как важно научиться не только воспринимать и слушать, но также доступно и ясно 1 выражать свои мысли и чаяний, быть предельно осторожным в желаниях и хотениях…

К. этому разговору их подтолкнуло предисловие к антологии стихов Кокинсю (X век) поэта Кино Цураюки, надолго определившее развитие поэзии в Японии: «Песни Ямато (древнее название Японии) вырастают из одного семени сердца и превращаются в мириады лепестков речи, в мириады слов. И когда слышится голос соловья, поющего среди цветов, или голос лягушки, живущей в воде, хочется спросить: «Что же из всего живущего на земле не поет свои собственные песни?» Этой песней для японского народа были стихи: хокку и танка. Стихи — диалог. Магия звуков и утонченность мыслей. В них всегда чувствовался подтекст, раскрывающийся в творческом взаимодействии двоих: творца и слушателя. «Опять эта удивительная магия слов, — подумала тогда Изабелла. — Кен умеет обращаться с ней, а я? Смогу ли я овладеть ею в совершенстве?»

Девушке вспомнились недавно прочитанные строки японского поэта, сына буддийского священника, Исикава Такубоку: «Бывают такие мысли: как будто на чистый прохладный мрамор льется весенний свет…»

Такие чувства были и у нее, когда она думала о доме и друзьях. Но раздумья эти были так неясны и неосознанны, как лондонский туман. Две разные культуры, но какое родство душ! Как у них с Кеном! Изабелла опять усмехнулась: «У друга и напарника, вероятно, такое состояние души было, когда он писал свои стихи, пряча их в глубине своего сердца от всех, ведь, прежде всего, он был воином, а не поэтом и потому считал, что стоять на защите мира и справедливости сейчас для него важнее. А стихи? Это для души. Маленькие искорки настроений и дум, а может быть, просто нереализованные мысли, невыраженные чувства и ассоциации».

Юноша никогда бы не признался ни ей, ни себе, что самые прекрасные стихотворные строки рождались в сердце, когда Изабелла была рядом. Стоило девушке только появиться, и в его душе сразу же начинала звучать эта загадочная музыка слов. Тогда мужественному Кену начинало казаться что ему все по плечу и возможны любые чудеса: «Слова, неведомые людям… Вдруг показали мне — я знаю их один…»

7

Изабелла вздохнула. Ее не переставало удивлять это странное мироощущение, свойственное окружающим ее здесь людям. Любое дело призвано было будить чувства, заставлять, думать, ощущать родство с огромным миром, где нет ничего незначительного. Важна любая мелочь! Искусством считалась даже чайная церемония и планировка садов. Не говоря уже о создании японцами сада камней или икебаны. Девушка с удивлением услышала, как, срезая цветы, мастер говорил каждому из них «прости». Словно у всего, что окружало, была душа.