Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях

В арсеньевском «Кратком военно-географическом и военно-статистическом очерке Уссурийского края» говорится о приморской золотой лихорадке 1907 года. Когда дела лесопромышленника Гляссера на реке Санхобэ пошатнулись, по краю пошёл слух о золоте и даже алмазах. Рабочие Гляссера поголовно заболели золотой лихорадкой. «Эти несчастные, душевнобольные люди бродили подолгу в горах, в лесу в надежде найти золото… Видя, что золото не так-то легко найти, что для этого нужны знания, время и деньги, они решили поселиться… где-нибудь поблизости. Для этого они отправились во Владивосток, там получили в Переселенческом управлении денежные пособия и вскоре возвратились назад уже в качестве переселенцев. На полученные деньги они прежде всего купили водки. Спустя два месяца они были в том же положении, как и в первый день своего приезда на р. Санхобэ… Они сами не знали, как будут жить дальше, что делать и чем питаться. Очень немногие из них интересовались землёю, большая же часть были авантюристы – искатели приключений», – пишет Арсеньев.

Ещё один приморский сюжет – «манзовская война» 1868 года, стычки с китайцами-«манзами» из-за золота, которое те самовольно мыли на Аскольде. Понадобилось вмешательство армии: манзы успели сжечь Шкотово и Никольское (нынешний Уссурийск), ожидалось их нападение на Владивосток…

«Металл» в стране мыли, но для того чтобы добыть Большое Золото, потребовались Сталин и Дальстрой. Уже в 1931-м на Колыме действовали пять приисков – «Среднекан», «Борискин», «Первомайский», «Юбилейный», «Холодный». Так начиналась золотая Колыма, о которой мы знаем из народной песни про Ванинский порт, готической баллады «Белая вошь» Галича и рассказов Шаламова (а где-то над ними – тень Чехова, основоположника дальневосточной каторжной обнажённой литературы).

Шаламова (как, кстати, и Королёва) спасло то, что золото на Колыме он добывал сравнительно недолго, счастливо попав в лагерные фельдшеры. Но всё же успел поработать на приисках «Партизан» и «Джелгала». Одна из его поэтических «Колымских тетрадей» называлась «Златые горы».

О золоте герой Шаламова не думает, ему не до того. Оно существует где-то на десятом плане, куда менее важное, чем кусок хлеба, окурок или рукавицы. Описание золотодобычи играет роль скорее пейзажно-зачинную: «Мы бурили на новом полигоне третий день. У каждого был свой шурф, и за три дня каждый углубился на полметра, не больше. До мерзлоты ещё никто не дошёл… Мы стояли молча, по пояс в земле, в каменных ямах, длинной вереницей шурфов растягиваясь по берегу высохшего ручья» («Дождь»). Или: «В бригаду Шмелёва сгребали человеческий шлак – людские отходы золотого забоя. Из разреза, где добывают пески и снимают торф, было три пути: “под сопку” – в братские безымянные могилы, в больницу и в бригаду Шмелёва, три пути доходяг…» («Заговор юристов»).

Если дальневосточные аборигены «уходили к верхним людям», то пришлые русские каторжане XX века видели свою смерть куда мрачнее: «под сопку», и всё. В вечную мерзлоту, где человек сохранится подобно мамонту.

Рассказы Шаламова – не о Колыме, не о сталинизме, не о лагере и не о золотодобыче. Они – о человеке: о его природе, безграничной способности к подлости. О бездне, в которую человек легко опустит себя и ближнего, если создать для этого условия.

Задумаешься: ради этого романтики Билибин и Цареградский отправлялись в Первую Колымскую? Но то самое золото в тридцатые обеспечивало Советской стране форсированную индустриализацию и «оборонку». В сороковые – ленд-лиз (известно о визите вице-президента США Уоллеса на Колыму в 1944 году). В пятидесятые – восстановление разрушенной войной страны. В двадцатые годы в СССР добывалось очень немного золота, но к концу тридцатых по золотодобыче мы вышли на второе место в мире. Мы должны быть благодарны Колыме – губительной и спасительной.

Помимо геологического родства колымского и юконского золота, есть ещё одно странное сближение. Отец Шаламова с 1892-го по 1904 год служил миссионером на Кадьяке – одном из Алеутских островов – и публиковался в сан-францисском «Американском православном вестнике». За службу на Севере Шаламов-старший получил золотой нагрудный крест из рук епископа Алеутского и Аляскинского Тихона – будущего патриарха (Василия Белавина). Судьба креста описана в одноименном рассказе Шаламова: ослепший старик священник разрубил его на части и продал, чтобы купить еды.

Тихон Шаламов миссионерствовал как раз в то время, когда на Клондайке открыли золото. Именно в это время сюда приехал Джек Лондон, которого впоследствии тепло оценивал Шаламов-младший: «Лондон как никто до него… показал “географическую” психологию в сотнях оттенков и подтекстов… Показал, что добро и зло выглядят на берегах Юкона иначе, чем в Сан-Франциско…». Северная психология вообще характерна для русской литературы – литературы самой холодной в мире страны.