Я спустился по осевому лифту ниже командного центра. Жилые пространства корабля представляли собой лабиринт небольших комнат и подсобных помещений: пустые столовые и кухни, пустые библиотеки и кают-компании, тренировочные залы, отсеки для ремонта оружия, автоматические мастерские для переоснащения и расширения. Здесь могли разместиться пять тысяч Воинов-Служителей и экипаж. Помещения в корме над силовыми блоками были заполнены военными машинами – сотни машин в компактном хранении, полностью активированные и куда современнее, чем сфинксы. Здесь были вооруженные разведчики и орбитальные пикет-крейсеры, обеспечивающие защиту более крупных кораблей, тысячи комплектов неизвестной мне боевой формы, заменяющей личную нательную броню, ручное оружие… десятки тысяч разновидностей ручного оружия любой конструкции и для любых ситуаций.
Достаточно, чтобы участвовать в крупном сражении, если не в войне.
Что планировал Дидакт? Неужели он и в самом деле готов восстать против Совета, который правил ойкуменой?
Возможно, он взял меня – взял всех нас – просто для того, чтобы нас не убили. Но в любом случае – чтобы мы были рядом, чтобы мы помалкивали. Я оказался в центре чего-то такого, что невозможно было объять. Это находилось за пределами понимания манипуляра, каким бы способным он ни был.
Всю мою недолгую жизнь я прожил на невидимой перине цивилизации. Борения и замыслы тысячелетий истории вынесли меня на вершину событий. Мне требовалось проявить только минимум-миниморум самодисциплины, чтобы унаследовать место, которое готовила мне семья: меня ждала жизнь привилегированного Предтечи, само представление о которой казалось мне скучным.
Моя привилегия – жить, не ведая о том, что приходилось творить Предтечам, чтобы защитить свой статус в Галактике: вытеснение противоборствующих цивилизаций и видов, захват планет и ресурсов, приостановка их развития, сведение их популяции до отдельных экземпляров. Принятие мер к тому, чтобы противники никогда больше не смогли подняться, никогда не смогли бросить вызов доминированию Предтеч. И в то же время продолжать твердить о своем праве защищать Мантию.
Сколько видов было погублено нашим лицемерием, как далеко во времени это тянется? Что было мифом, что было кошмаром, что было правдой? Моя жизнь, моя роскошь – и все это на согнутых спинах побежденных, которые были уничтожены или деэволюционированы…
А что именно это означало? Неужели люди, побежденные Дидактом и его флотами, были принуждены к стерилизации, старению без воспроизводства? Или их вынудили смотреть, как их детей подвергают биологической деградации, возвращают в состояние лемуров?
Анцилла выдавала только отдельные изображения нескольких выживших, попавших под защиту Библиотекаря и перенесенных на Эрде-Тайрин. По ее воле эти жалкие остатки, получившие гейс, за несколько тысяч лет увеличились в числе до сотен тысяч и восстановили многие из форм предков. Если бы Эрде-Тайрин действительно был их родной планетой, то эти более поздние переселенцы и вторжения, вероятно, изменили бы до неузнаваемости ее палеонтологическую картину.
Я стоял на наружном периметре крупнейшего из оружейных отсеков, изучая хищные аэродинамические формы, установленные головками вверх, бронированные громадные транспортные средства под ними, сложенные на поддоны и подвешенные на серебристых и голубых световых захватных устройствах. Я прислушивался к слабому, едва слышному тиканью подогнанных под имеющиеся формы стазисных полей, удерживающих корабль и оружие в наилучших кондициях. Под командованием Дидакта снова имелся полностью оснащенный боевой корабль. Корабль, наполненный смертью.
Взломщик планет – то, что требуется прометейцу.
Как мог творец жизни, даже такой великий, как Библиотекарь, содействовать созданию столь разрушительной силы? И уж, конечно, она сделала это не в одиночестве.
Меня всегда учили, что самые изощренные и изысканные интеллектуальные способности и социальные таланты приходят с первой мутацией – окончанием юности, окончанием периода манипулярства. Здесь, вдали от семьи и касты, мутация в первую форму была невозможна.
Эти проблемы далеко выходили за пределы моего понимания. Погруженный в меланхолию, я поднялся в командный центр, где люди уже сняли нательную броню и теперь спали. Я постоял над ними, обуреваемый желанием последовать их примеру. А еще – повернуть время вспять, возвратиться в кратер Джамонкин, еще раз отправиться в рискованное плавание по наполненному мерсом озеру, потеряться на кольцевом острове, вернуть те краткие мгновения дурацкого приключения, когда на нас были только сандалии и нелепые шляпы и мы без толку искали сокровище.
Истинная вершина моей жизни к тому моменту.
Но возвращение к тому невинному состоянию было невозможно.
Больше никогда.
Корабль оттолкнулся от печальной серой громады Чарум-Хаккора. Перелет на Фаун-Хаккор должен был занять немногим более тридцати часов.