Криптономикон

Шафто собирается продолжить, но решает, что грех тут не больше, чем закалывать нипов штыком. Ладно, к делу. Он подходит к сплетенным рядовому первого класса Джеральду Готту и Свинке — Ледяной Щетинке, пытается их разделить, но безуспешно. Тогда он садится и начинает разглядывать мясника. Готт — блондин. Глаза полузакрыты. Шафто светит в них фонариком и видит голубоватый отблеск. Готт — не хилого сложения, фунтов на двести двадцать потянет, а то и на двести пятьдесят. Жизнь при армейской кухне не способствует похуданию, а также (к несчастью для Готта) поддержанию сердечно-сосудистой системы в стабильно работающем состоянии.

Когда у Готта случился сердечный приступ, одежда на нем была сухая, поэтому, слава те господи, не прилипла к телу. Шафто в несколько движений срезает ее ножом V-44 «Гун-хо», заточенным, как бритва. Однако широкое девятисполовинойдюймовое лезвие V-44 не годится для ближнего боя, а именно для подмышек и паха, а Шафто строго приказано не поцарапать тело, поэтому он вынимает семисчетвертьюдюймовый обоюдоострый рейдерский стилет, как нарочно созданный для такого рода работы (хотя цельнометаллическая рукоятка через некоторое время начинает примерзать к потной ладони Шафто).

Лейтенант Этридж маячит сразу за дверью морозильной камеры. Шафто протискивается мимо него и направляется прямиком на улицу, не обращая внимания на несущееся вслед: «Шафто? Ну как?»

Останавливается, только выйдя из тени здания. Североафриканская жара омывает тело, как ванна с морфием. Он закрывает глаза и подставляет солнцу лицо, складывает ладони лодочкой. Тепло из горсти льется в руки, просачивается к локтям.

— Ну как? — снова спрашивает Этридж.

Шафто открывает глаза и смотрит по сторонам.

Залив — голубой полумесяц с бесчисленными песчаными косами, которые вьются одна вокруг другой, словно диаграмма танцевальных шагов. Одна утыкана гнилыми пеньками древних бастионов, рядом еще дымится полузатонувший французский линкор. Повсюду с невероятной скоростью разгружаются корабли операции «Факел». Грузовые сетки взмывают над трюмами и шмякаются на пристань, как исполинские сопли. Грузчики таскают, грузовики возят, французские девушки курят американские сигареты, алжирцы предлагают сделки.

Между мясоразделочным цехом здесь, на горе, и кораблями раскинулся, насколько понимает Бобби, город Алжир. На его привередливый висконсинский взгляд город не столько выстроен, сколько разбросан по берегу приливом. Уйма площади отведена под защиту от солнца, поэтому у города наглухо задраенный вид — много красной черепицы, украшенной зеленью и арабами. Несколько современных бетонных зданий вроде мясоразделочного цеха воздвигли французы в припадке сноса трущоб. Однако тут еще сносить и сносить. Кандидат номер один — человеческий улей или муравейник слева от Шафто, касба[23] или как там ее зовут. Может, это район, может, одно огромное несуразное здание. Арабы набились туда, как студенческая кодла в телефонную будку.

Шафто оборачивается и смотрит на морозильную камеру. Здесь, на горе, она представляет собой идеальную цель для атак с воздуха, но всем глубоко насрать — что за беда, если фрицы разбомбят гору мяса?

Лейтенант Этридж — почти такой же обгоревший, как Шафто — щурится.

— Блондин, — говорит Шафто.

— Отлично.

— Голубоглазый.

— Еще лучше.

— Муравьед. Не шампиньон.

— А?

— Не обрезан, сэр!

— Замечательно! Как насчет остального?

— Одна татуировка, сэр!

Шафто забавляет растущее волнение в голосе Этриджа.

— Опишите татуировку, сержант!

— Сэр! Распространенный армейский рисунок, сэр! Сердце, а в нем женское имя!

— Какое имя, сержант? — Этридж сейчас описается от волнения.

— Сэр! Имя на татуировке — Гризельда, сэр!

Лейтенант Этридж с шумом выпускает воздух. Женщины в покрывалах оборачиваются. В касбе какие-то малохольные придурки высовываются из длинных тощих башен и начинают завывать не в лад.

Этридж, чтобы успокоиться, до белизны сжимает кулаки. Потом севшим от волнения голосом говорит:

— Меньшая удача, чем эта, решала исход сражений!

— Вы мне рассказываете?! — отвечает Шафто. — Когда я был на Гуадалканале, сэр, нас зажало в бухточке и…

— Я не желаю слушать про ящерицу, сержант!

— Сэр! Есть, сэр!

* * *

Однажды, еще в Окономовоке, Бобби Шафто пришлось вместе с братом заносить по лестнице матрас. Тогда он и научился с уважением относиться к тяжелым, но мягким предметам. Готт, упокой Господи его душу, тяжелый, как сволочь, и большая удача, что он насквозь промерз. Под средиземноморским солнцем он довольно скоро размякнет. И не только.

Все подчиненные Шафто находятся в зоне действий подразделения — в пещере, пробитой в искусственном обрыве над доками. Такие пещеры тянутся на мили. Над ними — бульвар. Однако все подходы к этой конкретной пещере замаскированы брезентом, чтобы никто, даже войска союзников, не видел, что там делают: выискивают вещи, на которых написано 2701, замазывают единицу и набивают по трафарету двойку. Первую операцию выполняют рядовые с банками зеленой краски, вторую — с черной и белой.