— Около полуночи, месье. — Сейчас, когда рядом не было его супруги, он, казалось, расслабился. — У нас здесь странный распорядок дня, месье. Сюда, прошу вас.
Когда мы поднимались за ним по лестнице, я попросил Эмму:
— Спроси у него, почему он не уйдет отсюда? Почему держится за это место?
Он обернулся и удивленно взглянул на меня сквозь свет фонаря, затем на Эмму, как будто эта мысль оказалась совершенно новой для него.
— Потому что она платит мне, месье.
— Хорошо?
— Достаточно, месье.
Больше Шалендар ничего сказать не захотел и проводил нас в одну из комнат, которую мы осматривали с инспектором Ле Бревом. В каждой комнате стояла кровать с медными набалдашниками из прошлой эпохи. Он вытащил из шкафа одеяла.
— У нас нет постельного белья, месье, но раз уж вы решили остаться…
— Обойдемся.
— Матрасы старые, но хорошие. И жесткие.
Он снял покрывало с двуспальной кровати и принялся взбивать матрас, пока тот не заскрипел.
— Спасибо.
Шалендар выбрал самую дальнюю комнату, и мы наблюдали, как он зажигает свечи в дешевых жестяных подсвечниках — сценка прямо из новогодней ночи. Неяркий свет заплясал на умывальнике, куда он положил мыло и полотенца. В комнате стояли также высокий комод, старинный шкаф красного дерева, а на полу лежат коврик.
— Дальше по коридору вы найдете ванную, месье.
— Я знаю, спасибо.
Он помолчал, а затем сказал:
— Извините, у нас нет еды. Но я могу принести кофе и булочки.
— Не стоит беспокоиться, — заметила Эмма. Она закрыла глаза в изнеможении. — Уже слишком поздно.
— Если бы мадам и я заранее знали, что вы остаетесь…
Он учтиво поклонился.
Когда он ушел, мы посмотрели друг на друга.
— Ну что я здесь делаю? — спросила Эмма слабым голосом. — Зачем ты привез меня сюда?
Я взял ее руку в свою. Она была холодна, как лед. В полумраке ее светлые волосы, казалось, были окрашены лунным светом.
— Я не ожидал, что ты останешься, дорогая. Все, что могу сказать, это то, что я люблю тебя.
Несколько минут она не отвечала, но ее глаза напряженно вглядывались в меня.
— Это место полно привидений. Привидений, которые оживают ночью. Я чувствую их.
Мне казалось, что я знаю, что делаю. Ищу сумасшедшего. И два тела. Я не мог сказать ей об этом. Несколько секунд мы сидели, прижавшись друг к другу и прислушиваясь к утихающим шагам Шалендара, затем к скрипу закрываемой двери. И остались совершенно одни.
Я сжал Эмму в своих объятиях, но она вздрогнула и вскрикнула:
— Джим, нет! Не трогай меня!
— Дорогая, все будет хорошо. И между нами тоже. Между нами двумя.
— Джим, что ты знаешь?
— Ничего, совершенно ничего, кроме того, что здесь что-то произошло… — Ее трясло, и я завернул ее плечи в одно из одеял. — Приляг.
— Нет.
Она присела на краешек кровати и обхватила голову руками.
— Эмма, ты замерзнешь.
— Джим, расскажи мне, что произошло здесь, в этом ужасном месте. Расскажи мне правду, Джим.
— Господи, Эмма, я сам хотел бы это знать.
Она поднялась с кровати и пошла к раковине, где оставила сумочку. Я смотрел на нее. Луна вышла из облаков, уже более полная и яркая. На фоне окна четко вырисовывался ее силуэт, освещенный лунным сиянием. Но я видел не ее волосы, залитые этим светом, а более светлые пепельные волосы другой женщины. Я вдруг увидел сходство, которое не замечал раньше, и понял, что я видел в Эстель.
— 30 —
— Эмма, подожди здесь! — крикнул я, опять набросил одеяло ей на плечи и усадил на кровать.
— Куда ты, Джим?
— К мадам Сульт.
Она не пыталась остановить меня. От волнения я покрылся испариной, она же стояла совершенно неподвижно.
— Я пойду тоже, — заявила она.
— Нет, дорогая, в другой раз. — Я подумал об этой странной комнате и о том, что может там произойти. — Подожди здесь. Это не займет много времени.
Прошлой ночью он пришел к мадам Сульт в этот же час, тот сумасшедший, которого они так и не нашли.
Я оставил Эмму при свете свечей и ринулся в коридор, вниз по скрипучей лестнице, к комнате мадам, и ничто теперь не могло остановить меня, ни темнота, ни пыль, ни чьи-либо колдовские уловки. Голая лампочка едва освещала ковер в коридоре, и я опять почувствовал запах: не совсем тот, что смердел прошлой ночью, но похожий — смешанный запах старой плоти и разложения, мочи и фекалий.
Свет, пробивавшийся из-под той же темной двери, бормотание и шуршание подсказали мне, что старуха проснулась. Я повернул ручку и вошел в комнату.
Она сидела в кровати в опрятном розовом халате, который на нее явно только что надели, так как испачканный валялся на полу. Мадам Шалендар как раз закончила умывать старуху, и эта процедура слегка заглушила зловоние, исходившее от ее больного тела. Ее голова с торчащими клочками волос напоминала голову растерзанной куклы с огромными голубыми глазами. На этот раз они были широко раскрыты и уставились на меня.
Сиделка в ярости обернулась, как будто не знала, что я остался здесь на ночь, и закричала на меня.
Затхлый воздух в комнате напоминал запах хлева.
Она опять закричала:
— Убирайтесь!