— Что это значит?
Она была бледна, расчесывая волосы.
— Ты заботишься только о себе. Только это имеет для тебя значение, а не я.
Я распознал крик отчаяния: самым важным для меня было найти детей и сохранить семью, и Эстель знала это.
— Ты мне очень нравишься.
— Нравишься? — Ее глаза заблестели от слез. — И только?
— Пожалуйста, поедем вместе, ты поможешь мне.
Она вытирала лицо полотенцем, пытаясь прийти к какому-то решению. Затем надела туфли.
— Может быть, и поедем. Не знаю.
— Конечно, ты вовсе не обязана делать это.
— Джим, почему ты просишь меня ехать к этой старухе? К отшельнице. — Она замолчала и вздохнула, пытаясь принять какое-то решение. Затем медленно произнесла: — Ни к чему хорошему это не приведет.
— Я собираюсь увидеться с ней, независимо от того, едешь ты или нет.
Она обняла меня.
У меня возникло ощущение, что Эмма все узнает и что один из нас не переживет этого двойного существования. Куда же делись мои устои, мамины принципы?
— Ты жалеешь об этом?
Я чувствовал ее близость, ее голова покоилась у меня на плече, будто мы вместе танцуем.
— Не жалею. Волнуюсь.
— Все это глупости. Послушай…
Она немного отстранилась от меня, ее лицо, обрамленное копной волос, казалось торжественным, глаза широко раскрыты.
— Джим, я не хочу причинять тебе боль. Ты должен знать, что у меня были и другие мужчины, иногда.
Я подумал о ее загорелом теле, увидел ее где-нибудь на пляже на Ривьере. И о нас с Эммой, как мы делаем субботние покупки, забираем детей из школы и едем к ее родителям. Миры, далекие друг от друга.
Я не мог дать ей облегчения, но все-таки был признателен за то, что она дала мне возможность избавиться от напряжения последних дней.
— О Господи. Ну и путаница.
— О чем ты, Джим?
— Обо всем этом. О нас. О моих детях, разве ты не понимаешь? У тебя хоть есть Жанна.
Я перешел на французский, затем сбился. Она пожала плечами:
— Забудь, забудь об этом, дорогой. Все это временно. Как и сама жизнь.
— Нет. — Мне не нравилась такая философия. — То, что случается, имеет значение.
— В конечном итоге нет.
Две противоположные философии, но ее взгляды неприемлемы для меня.
— Я должен продолжать искать. Надеяться. Мне нужно поговорить с мадам Сульт.
— Тогда я поеду с тобой.
Я видел, каких усилий стоило ей это решение.
Повисло молчание. Я услышал голоса на улице через жалюзи: крики детей и визг тормозов.
— Думаю, мне лучше оставить тебя сейчас.
На этот раз она восприняла мои слова спокойно:
— Когда ты собираешься к ней?
— Завтра.
Ее лицо было таким же белым, как стены. Она подошла к окну и выглянула через щели. Никто не наблюдал за нами.
— Бедная мадам Сульт, — прошептала она.
— 22 —
Утро нашей поездки в Гурдон-сюр-Луп запомнилось мне на всю жизнь. Был один из тех летних дней, когда жара появляется с первым лучом солнца, которое заливает землю своим светом так, что все вокруг становится теплым на ощупь.
Накануне, как мне сказали в отеле, несколько раз звонила Эмма, но меня там не было. Я торчал в это время в Сен-Максиме, крики детей постоянно раздавались у меня в голове. До тех событий, которые развернулись потом, я не сказал бы, что был напуган: по крайней мере, об этом не думал, но сейчас в моей голове проносились различные картины, видения. Мое воображение, или та сила, которая направляла мое воображение, тревожило меня, потому что сейчас оно рисовало мне две черные зловещие фигуры, которые прокрались в наш дом во время той грозы, их силуэты освещала молния. Они вышли из ночи и прошли через гаражную дверь, темнели их громадные черные фигуры суперменов, пробирающихся тайком в этом ужасном доме, тихо, в кроссовках, лица неразличимы во мраке, но излучают угрозу. Опять и опять в моей голове мелькали их силуэты, я видел, как они пробираются мимо машины и проскальзывают в комнаты детей, сначала в комнату Сюзи, затем к Мартину. Что они хотят? Что делают? В моем воображении они несут спящих детей, напичканных таблетками и безжизненно повисших у них на руках. Потом они возвращаются за игрушками.
Я сидел в переполненном ресторане и, заглатывая пищу, которая не имела вкуса, не имела значения, пытался прогнать эти видения, но за ними явилось другое: на этот раз дети были раздеты и связаны друг с другом, они находились в темной комнате, полной людей в капюшонах. Запах горящей плоти. Один из суперменов нагревает железный прут… Я отодвинул блюдо, к которому даже не притронулся, и подписал счет. Невысказанные страхи.
В гостинице сказали, что опять звонила Эмма, от этого мне стало еще хуже. Несмотря на то, что она мне наговорила, я позвонил в Рингвуд.
Трубку поднял Джеральд.
— Эмма у вас?
— Нет, — сказал он. — Ее здесь нет.
— Нет? Джеральд, она пыталась дозвониться до меня из Англии.
— Правда?
Похоже, он и впрямь ничего не знает. Эффект холодного душа.
— Ну ладно. Давай напрямую. Она опять у Макомберов или где-нибудь еще?
— Не спрашивай меня, мой мальчик, — нехотя ответил он.
Я подумал, не позвонить ли Бобу Доркасу, но было уже поздно, и потом он-то откуда может знать?
— Ну хорошо, Джеральд. Если она позвонит, скажи ей, что я искал ее.