Крёстный сын

-- Вы с Моррисом обсуждали увиденное в моем кабинете?

-- Да, ваше величество, -- Шон прекрасно понимал: отрицать это бессмысленно.

-- И к каким выводам пришли?

-- Ее высочество и герцог любят друг друга, а ваше величество почему-то не хочет позволить им быть вместе, -- Шон чувствовал большую неловкость, но попробуй-ка не ответь Старикану.

-- Знаешь, где сейчас Филип?

-- Думаю, в своем замке, ваше величество. Или по-прежнему в темнице, -- сказал Шон, про себя надеясь, что его друг если еще и не в безопасном месте, то уж точно в объятиях Евангелины, а не в каторжном бараке.

-- И вы не догадываетесь, почему я против их союза? -- продолжал допрос Правитель.

-- Нет, мой лорд.

-- Зачем я трачу с тобой время? Тайная служба не зря ест свой хлеб. Уверен, ты знаешь гораздо больше, чем говоришь, но поймать тебя на лжи я не могу.

Шон молчал. Правитель, прикрыв глаза, размышлял, не распорядиться ли допросить молодца с пристрастием. Нет, бесполезно. Дочурка не настолько глупа, чтобы рассказать, где собирается скрываться. А как именно ей удалось сбежать, теперь уже не важно. Так что ни к чему калечить хорошего воина и еще лучшего тайного агента. Надо только напомнить ему при случае, кому он присягу приносил.

-- Ладно, свободен. Иди, отдыхай, -- сказал Правитель, -- Завтра вернешься в столицу. С поручением я отправлю сегодня же другого человека, попроворнее.

Шон поклонился и вышел.

"Теперь уже без разницы, когда отправлять гонца. У девчонки было столько времени, что она десять раз могла добраться до Южных копей. Другое дело, успела ли она вытащить любовника? Глупый вопрос, раз для нее каждая ночь без него такая пытка... Либо наплела что-нибудь, либо сделала это от моего имени, а, скорее всего, хорошо заплатила." Он опять перешел на нецензурную лексику. Когда ее запас изрядно истощился, мысли Правителя приняли другой оборот. "Их бы таланты, да на пользу государству. Дочь в Тайной службе может работать без подготовки: притворяться мастерица, и с ее внешностью из любого мужика, кроме, разве что, мужелюба, все секреты вытянет. За крестничка мои гвардейцы уже готовы в огонь и в воду, какой лидер пропадает! Уверен: тут не обошлось без участия его друзей, но доказать это не получится, пока я не поймаю самих голубков."

Правитель был разозлен побегом дочери, ибо чувствовал себя одураченным, а это никому не нравится. В то же время он испытывал нечто вроде радостного азарта, получив соперников себе по силам. Нечто похожее он ощущал, когда ловил Жеребца, но тогда это было менее захватывающе, ведь он не знал Филипа лично. Теперь он мог наслаждаться охотой, хорошо представляя себе "дичь" и ее реакцию на те или иные его действия. Он не думал, как поступит с дочерью и крестником, когда и если поймает их, но уже расхотел вешать Филипа или гноить его на каторге. "Хватит, мальчишка свое уже получил. Сломать, конечно, можно любого, а с ним даже думать долго не придется: его уязвимое место мне прекрасно известно. Только ломать такого -- все равно что племенного жеребца мерином сделать, чересчур неразумно и расточительно. Послушных глупцов и так кругом полно. Да и привязался я к парню, что уж себе-то врать?" -- думал он. -- "А если Евангелина не насочиняла про его отношения с отцом... Хотя зачем ей утруждать себя и придумывать целую историю? Тем более про то, как он чуть ли не с малолетства ни одной юбки пропустить не мог. Значит, передала то, что от него узнала. Как он в ней уверен, если такое о себе рассказывает!.. Эх, наладить бы отношения с девчонкой, и крестничек сам бы не заметил, как стал делать то, что мне нужно. А Томас был излишне жесток с ним. Никого кроме своей жены не замечал... Почему бабы всегда все портят? И еще этот Данкан... Жаль, я в то время был слишком занят, не уделил крестнику хоть немного внимания."