Крестный отец

Он переоделся, в машине для него была специально приготовлена дорожная одежда. Двадцать минут спустя его ноги уже ощутили палубу итальянского судна, берущего курс к берегам Сицилии. А два часа спустя сухогруз вышел в открытое море.

Стоя у иллюминатора своей каюты, Майкл долго смотрел на уменьшающиеся вдали огни Нью-Йорка, светящиеся в ночи, как уголья адского костра. Он чувствовал себя пустым и легким. Все кончено. Он выбрался. Похожее чувство ему довелось испытать, когда, легкораненого, его подобрали санитары, а бой, без него, продолжался. Уплывая на катере по направлению к госпиталю, Майкл ощущал себя примерно, как сейчас: гори все синим огнем, только без него.

На следующий день после убийства Солоццо и капитана Макклоски во всех полицейских округах Нью-Йорка было объявлено, что впредь, до выяснения личности убийцы полицейского, всякая подпольная деятельность прекращается. Никаких публичных домов, азартных игр, тотализаторов и уличной проституции. По городу прокатились валы налетов на места, находящиеся в ведении семейств. Любая доходная деятельность, идущая в обход закона, прекратилась.

В тот же день ближе к вечеру к Семье Корлеоне был направлен посредник от пяти других Семей с вопросом, намерены ли они отстаивать убийцу. Посреднику сдержанно ответили, что остальных семейств эта история не касается.

Ночью мимо перекрытого въезда к домам на Лонг-Бич на большой скорости промчалась машина — и на площадь швырнули бомбу. Той же ночью вооруженные силы Корлеоне недосчитались двоих бойцов, убитых в мирном ресторанчике на Гринвич-Виллидж, где они тихо ужинали.

Так началась междоусобная война пяти Семейств 1946 года.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 12

Джонни Фонтейн жестом отпустил лакея. «До утра, Билли!» — сказал он.

Негр-дворецкий, распахивая перед Джонни дверь в просторную гостиную, где стоял обеденный стол, с видом на Тихий океан, отвесил хозяину поклон, содержащий понимания больше, чем почтения: Джонни сегодня ужинал не один.

Девушку, составлявшую ему компанию, звали Шерон Мур и прибыла она в Голливуд из Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк, в надежде попытать счастья. Ей выпала крохотная роль у одного из именитых режиссеров, как раз в ту пору, когда Джонни снимался в картине Уолеса. Джонни нашел, что Шерон свежа и остроумна, почему и счел возможным пригласить ее к себе домой. Его приглашения высоко ценились, поскольку Джонни умел все обставить с королевским величием, так что, разумеется, Шерон согласилась с радостью.

Вероятно, она ожидала немедленной силовой атаки с его стороны — от репутации пожирателя сердец он так и не избавился. Но Джонни терпеть не мог истинно голливудскую манеру «жажды плоти». Если девушка не интересовала его за столом, она не могла быть интересной в постели. Конечно, случались исключения, когда после попойки он просыпался невесть где и невесть с кем, явившейся неизвестно откуда. Но теперь, когда с одной женой он развелся, а с другой разъехался, да и числилось за ним с тысячу голливудских красоток, отношения с прекрасным полом утратили очарование новизны. Во всяком случае, относился он к ним куда проще. И лишь изредка испытывал теплую симпатию к кому-то, как к этой Шерон Мур, с которой обедал сегодня.

Сам он ел немного, но хорошо знал, от какой уймы вкусных вещей приходится отказываться голливудским девочкам, чтобы скопить на достойное платье, а ведь платье — их визитная карточка, проще поголодать, чем обойтись без него. Зато получив приглашение отобедать, бедняжки обычно наверстывали упущенное, и, зная это, Джонни не скупился на изысканные угощения. Напитки тоже были на любой вкус: шампанское в серебряном ведерке, шотландский и ржаной виски, коньяк, ликеры. За дамой Джонни предпочитал ухаживать сам. Все приготавливалось заранее, а он только подкладывал в тарелку и подливал в бокал.

После обеда они перешли из столовой в ту часть гостиной, где одна стена сплошь состояла из стекла и выходила на Тихий океан. Под голос Эллы Фицжеральд, звучащий с пластинки, Джонни устроился на диване рядом с Шерон. Их треп был легким и ни к чему не обязывающим. Он расспрашивал ее, была ли она в девчонках сорванцом или наоборот, влюблялась ли в мальчишек или они сами за ней бегали, казалась себе хорошенькой или дурнушкой, и какой у нее тогда был характер — веселый или замкнутый. Он любил поболтать на такие темы перед тем, как заняться любовью, они вызывали ностальгию и нежность.

Им было уютно сидеть вот так рядом, будто между ними давно уже сложились отношения более прочные, чем случайная голливудская связь. Он потянулся к губам Шерон, подарив ей прохладный дружеский поцелуй, она ответила тем же.

За широким окном в голубом лунном свете плескалась безмятежная океанская гладь.

— А что ж ты свою пластинку не ставишь? — с иронией спросила Шерон. Джонни одарил ее одной из самых лучезарных своих улыбок. Его забавляли ее попытки поддразнить партнера.

— Я еще не настолько свой в Голливуде, — ответил он.