Крест в круге

– Отнять? Меня? – Борис почувствовал, что начинает задыхаться.

– Мы все боремся за тебя, – подтвердил Циклоп. – Мы – самые близкие тебе люди. И хотим, чтобы ты нам помог в нашей борьбе.

– В борьбе с кем? – шепотом спросил Борис.

Циклоп, казалось, задумался. Он встал, подошел к окну и некоторое время смотрел в одну точку за стеклом, где медленно расползалось марево угасающего дня.

– С обстоятельствами, – ответил он, передернув плечами. – С твоей судьбой, которую взяли и написали за тебя на куцем бумажном листе.

– Откуда вы знаете про обрывок салфетки? – выдохнул Борис.

Циклоп отвернулся от окна и непонимающе покачал головой:

– Какой обрывок?

– Когда-то, очень давно, мою судьбу нарисовали на бумажной салфетке, – пояснил Борис. – Вы об этом говорите?

Циклоп открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил Матвей.

– Похоже, парень, – сказал он, вставая и потягиваясь, – твою судьбу постоянно кто-то за тебя переписывает. А ты не хочешь нам помочь…

– Я хочу! – возразил Боря. – Но не знаю – как… Что я должен делать?

Матвей медленно обошел стол, встал за спиной у Бориса и положил руки ему на плечи:

– Тебе нужно кое-что не делать…

– Что же?

Матвей ждал этого вопроса. Он наклонился к самому Бориному уху и произнес с расстановкой:

– Никогда… ничего… никому… не рассказывай про будущее ! Забудь про него! Живи только настоящим…

– А настоящее – это я, – улыбнулась Галинка.

«Твое прошлое встретится с твоим будущим , – вспомнил Борис, – и круг замкнется…»

– Ты ведь сам говоришь, что давно уже ничего не писал в свою заветную тетрадь, – вставил Циклоп. – Вот и не пиши больше…

Боря в задумчивости поднял на него глаза.

– Вы боитесь, что я напишу в ней будущее?

Циклоп замялся.

– А вы не подумали о том, – улыбнулся Борис, – что будущее в этой тетрадке уже написано?

За столом повисло молчание.

– Хорошо, – хрипло сказал он. – Я уберу подальше свою тетрадь в клеенчатом переплете… Но это ничего не изменит, ничего. – Он помолчал, водя пальцем по краю пиалы, и закончил почти шепотом: – Мое прошлое  – это родители, которых я не знал, а мое будущее  – это мой сын.

На следующее утро, подметая содержимое рассыпанной урны возле самого дома, Борис поднял с земли скомканный газетный лист. Он разгладил его на колене и сам подивился тому, что не испытал ни обиды, ни горечи, ни удивления, когда из-под ладони выплыли знакомые заголовки «Вечернего Ташкента», подаренного им вчера Циклопу «для коллекции».

Между тем жизнь Бориса с его новой Галинкой складывалась вполне удачно. Их добротный деревянный дом на правом берегу канала Анхор, в районе Кашгарки, утопал в тени роскошных абрикосовых деревьев.

Боря впервые за много лет ощутил заботу и ласку. Он стал мужем .

Каждое утро, собирая его на работу, Галинка ухаживала за ним, как за маленьким. Она выдавала Борису чистую накрахмаленную рубашку, отутюженные брюки и аккуратно сложенный вчетверо носовой платок. Она подсовывала ему в портфель бутерброды, завернутые в газету, и персик в бумажном кульке. У самых дверей она причесывала его «на дорожку» большим деревянным гребнем, целовала в щеку и потом еще долго провожала взглядом, стоя на крыльце босиком.

Борис купался в этой трогательной заботе и чувствовал себя абсолютно счастливым.

Вот уже два месяца он вел литературные кружки во Дворце пионеров, с удовольствием рассказывал ребятам про Пушкина и Чехова, Хайяма и Низами. Как и мечтал, он учил детей делать первые шаги в литературе и сочинительстве, но сам при этом не притрагивался ни к перу, ни к заветной тетради. Впрочем, это вынужденное творческое воздержание не потребовало от него серьезных усилий над собой. Борису уже давно не писалось. Быть может, воспоминания о строчках, втиснутых в клеенчатый переплет, причиняли боль его теперь почти умиротворенной душе, а может, действительно в этой тетрадке уже было написано все, что должно было быть написанным.