Крест в круге

Первые гости, переступившие порог отеля, наглядно демонстрировали смену эпох. Если еще десять лет назад, в середине 80-х, в номерах слышалась только иностранная речь, сегодня по коридорам и лестницам отеля рассыпалось отечественное многоголосье:

– Колян, в натуре, подваливай на стрелу.

– Гоша, я наконец взял себе мобильник. За четыре «косаря»… Ну, он похож на обычный радиотелефон, только базарить можно где хочешь… Звоню тебе сейчас с него.

– Трехдверный «Паджеро» – это говно! Пацаны перебираются на «бэхи».

Публика, которой придумали свежее название «новые русские», привнесла в жизнь отеля особый колорит. За столетие эти стены видали всякое: здесь кутили купцы, чаевничала московская знать, здесь подписывали документы государственной важности сначала статские советники, а потом – вожди пролетариата, здесь устраивали свальный грех нэпманы и кооператоры молодой советской России, здесь спустя некоторое время «кушали» расстегайчики известные поэты, писатели и партийные чиновники, здесь топали ногами пыльные грузчики, оборудуя склады и хранилища, здесь ошивались стиляги, а чуть позже – фарцовщики и путаны, заискивающе улыбающиеся всяким шведам, немцам и прочим финнам. «Националь» образца 95-го года представлял собой гремучую смесь предыдущих десятилетий в одном флаконе. В номерах отреставрированного отеля теперь одновременно кутили, чаевничали, развратничали, топали ногами и подписывали документы правнуки вождей и грузчиков вместе с детьми фарцовщиков и путан.

Ночной менеджер, американец по имени Джерри, напичканный мудреной заокеанской наукой под названием «маркетинг гостиничного бизнеса», очень скоро убедился в ее импотенции перед похотливой и необузданной плотью молодого российского бизнеса. Только за одну первую рабочую неделю Джерри дважды предлагали чаевые пачками толщиной с палец ноги, четырежды поручали сбегать за шампанским и девочками на условиях, что одну из них он оставит себе за труды, трижды уговаривали продать весь номерной фонд пятого этажа вместе с фитнес-центром и салоном красоты и один раз пригрозили «прострелить башку», когда он трижды отказался это сделать.

Месяцем раньше на семинаре-инструктаже в мэрии американцу торжественно объяснили, что у этого отеля «нет собственника». Он – государственный.

– «Националь» – один из немногих неприватизированных памятников архитектуры, – сказали ему. – Этот отель принадлежал, принадлежит и всегда будет принадлежать не предпринимателю Пупкину, а государству! Ни у кого нет прав на него.

Однако очень скоро после открытия «Националя» москвичей потрясла новость, грозившая не оставить камня на камне от этих аксиом. Сенсация, как и положено, слетела со страниц одного почтенного, но – в обычное время – неохотно раскупаемого еженедельника.

– Вадим! Ты знаешь такую журналистку Галину Помилуйко? – спросил Зевкович, отложив газету и откинувшись в кресле.

– Слышал, – кивнул тот. – Это известное имя. Оно частенько стоит под занятными очерками и спорными историческими исследованиями.

– Полюбуйся-ка. – Старший смены подвинул к нему газету и сложил руки на груди. – Полагаю, баба наделает шуму.

Вадим взглянул на заголовок и обомлел.

«У «НАЦИОНАЛЯ» МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ХОЗЯЕВА» – кричала газетная полоса. И тут же – шрифтом помельче: «ПУСТЬ ДАЖЕ И БЫВШИЕ…»

– Наши чиновники с ума сойдут. – Зевкович даже зажмурился, словно мысль о тронувшихся чиновниках доставляла ему несказанное удовольствие.

– Нашли завещание, – пояснил он, поймав вопросительный взгляд Вадима, – по которому весь отель с потрохами принадлежит некоей особе… как ее… Ну, там написано. Вот ты как историк что скажешь по этому поводу?

Вадим сел за стол и, подперев кулаком подбородок, ткнулся носом в газетный лист.