Крест поэта

Задорные стихи. Но задор-то “фиктивный”, неискренний, чужой и страсти чужие, и радость чужая, с чужого “плеча”. А стихи написаны Евгением Евтушенко молодым, даже юным, они бы как раз должны были нести на себе отпечаток абсолютной искренности. Но трудно, особенно молодому, петь искренне, когда знаешь о миллионах людей, томящихся в лагерях, а Евтушенко знал, он сам не отрицает это в поздней вещи “Фу-ку”, да и в других свои вещах. Прекрасно знал. Знал он и о Сталине кое-что из того, что стало известно широкому читателю только сегодня. Знал — и раболепствовал:

Слушали и знали

оленеводы-эвенки:

это отец их — Сталин

счастье вручил им навеки!

Равнодушие к тем, от чьего имени, жизни, языка, истории и страданий говоришь, равнодушие и безучастность позволили автору опуса о Сталине, восхваляемом, “перевернуться вокруг оси” и выдать иное — “Наследникам Сталина”, где гробовой вождь мечтает до “неразумных” солдат, выносящих его саркофаг, “добраться”. Вчера Евтушенко, буквально, аллилуйничал, сегодня, “высунувшись” в окно, как в деревне, бранится.

Сталина восхваляли многие: Симонов, Инбер, Рыбаков, Исаковский, Алигер, Катаев, Сурков, Безыменский, Маршак, Полевой, Щипачев, Эренбург, Твардовский, Пастернак обнародовал “посвящение” и не тайно переводил поэтов Грузии, — кормчий слышал. Пастернак ощущал, что кормчий слышит... Но — мучился Пастернак, замолчал после патетической симфонии вождю Исаковский, долго и тяжело “перебалевал” Твардовский. Даже дробящий колымские руды Борис Ручьев “перебалевал” сталинским временем до скончания дней. Шолохов унес любовь к Сталину с собою. А Евгений Евтушенко мигом сделался одним из самых чтимых поэтов у Леонида Ильича Брежнева, свежего вождя. В воспоминаниях Никиты Сергеевича Хрущева — “Женя хороший парень”... А Брежнев, до вставной челюсти, цитировал за дачным столом соратникам строки из Евтушенко. Пятизвездный малоземельский маршал и вождь наизусть запомнил две его строки:

Со мною вот что происходит:

Ко мне мой старый друг не ходит...

Две — и запомнил! Ведущие газеты при Брежневе щедро поставляли в народ стихи “хорошего парня”, но “хороший парень”, почуяв “жареное”, лихо, когда разрешили, обрушился на “пятизвездное застойное время”. Как всегда — с наигранной искренностью:

Трус неглупый,

 вор неглупый

 перестройку

под себя перестилают,

 словно койку,

Трусы прежние

 в герои суются,

словно трусы Советского Союза.

Все с компьютерами

 жулики цифирные.

Перестроившийся вор -

 квалифицированней.

И — далее, в том же крючковатом стиле!

А сам Евтушенко — герой? Ну я понимаю: нельзя было при Сталине ему, да и не только ему, храбриться. Но ведь сейчас-то быть смелым “задним числом” стыдно. Наверное, сейчас можно и поразмышлять, поплакать сердцем, погоревать над судьбой общей и своею, но откуда же эта личная “безвинность”, эта самоуверенность “пророка”, среди обманутых и обездоленных? Это и есть — чуждость.

В длиннющем стихотворении “Русские коалы” Евтушенко выговаривает русскому: “Мой современник-содременник, глаза спросонья лишь на треть ты протираешь, как мошенник, — боишься чище протереть. Нет, дело тут не в катаракте. Граждански слеп ты не один. Виной твой заспанный характер, мой дорогой согражданин. Почти нельзя прощупать пульса общественного на руке. Ты от “Авроры” не проснулся. Ты — в допетровском столбняке. Очухивался ты в кальсонах, когда пожар кровать глодал. Марксизм был для тебя как сонник: ты по нему не жил — гадал. Мартены, блюминги, кессоны — вот племя идолов твоих. Ты жил физически бессонно, а нравственно — трусливо дрых.

Когда ночами шли аресты и сам себе забил ты кляп, звучали маршево оркестры, как совести позорный храп. Такой сонливистый и зевкий, ты не проспать не мог войны. Ты прозевал шифровку Зорге под победительные сны. И членом армии чиновной всех носоглоточных капелл ты прохрапел во сне Чернобыль, “Нахимова” ты просопел. Нахальный аэрокуренок чуть Кремль не сшиб — все оттого, что был прошляплен он спросонок коалами из ПВО. А разве травлю Пастернака не ты проспал, бурча сквозь сон: “Я не читал роман, однако я им предельно возмущен”?.. Ты дал медальку не задаром, ведя и свой медалесбор, малоземельным мемуарам на всеземельный наш позор”.

Верховный поклонник, не последний, будем надеяться, несгибаемого Евтушенко, Леонид Ильич Брежнев, тут лично заклеймен. Пристыдил автор и русский народ, указав ему на храпенье, лишь забыл — вокруг Брежнева, как вокруг Хрущева и Сталина, крутились не только русские люди. Злее осенних мух жужжали, прорываясь к ним из иного роду-племени... Если у Евтушенко одряхлела память, пусть включит телевизор, “интернациональные выходцы” и ныне на экране, и ныне в моде, как в моде и сам автор стихотворения “Русские коалы” Евгений Евтушенко, “хороший парень”. Нравственно ли предъявлять счет народу, которым не менее чем другими народами заполняли тюрьмы Свердловы, бухарины, Каменевы, Сталины, Зиновьевы, микояны, Ждановы, маленковы, молотовы, ежовы, кагановичи, ягоды, берманы, коганы, френкели, берии?