Крест. Иван II Красный. Том 2

   — Допрежь того тут травка была зеленее, нежели в иных местах. И туман по зорям прежде всего тут ложился. Трудно ли понять, что водная жила поднимается сюда от родника из-под горы?

   — А ну как не поднимается?

   — Близко должна подступать, — словно не слышал сомнений Фёдора игумен. — Пядей семь-восемь, не боле. Вишь, какой сруб я подготовил загодя.

Тут только Фёдор увидел у тернового куста невысокий, по пояс ему, сруб из дубовых тонких бревёшек, соединённых по углам в лапу без остатка. Все венцы помечены: на нижней связке брёвен одна зарубина, на следующей — две, а всего восемь рядов. Тут же лежало несколько ровных берёзовых и ольховых кругляков. Сергий взял одно бревно, понёс наперехват; ветхий, выгоревший и не раз чиненный подрясник натянулся, вот-вот лопнет на плечах. «Ну и силён же отче, спинища как у двоих», — восхитился Фёдор, тоже ухватывая кругляк. Из четырёх брёвен получилась рама, в середине которой разметили место для рытья. Повернувшись в сторону еле видной сквозь деревья церкви, опустились на колени, помолились:

   — Господи, Ты бо еси Творец небу и земли, подаждь уставление водам сим! Даруй нам воду на этом месте, повелением Своим источи её! Услыши нас в час сей и яви силу Свою! Господи, благослови!

Тёплый ветер прошёлся по деревам. Где-то очень далеко подала звонкий голос зегзица.

   — До чего же хорошо, отче! — сказал Фёдор.

   — А как же! — охотно откликнулся преподобный. — Гляди, как ведренеет быстро.

Волосы у игумена заплетены на затылке в косицу, а чтобы она не мешала при работе, он прихватил её налобным гайтаном. Подоткнул полы подрясника, затянул потуже ремённые оборы поршней и, перекрестив раму, сноровисто взял заступ.

Дернину он выламывал пластами, потом пошла чёрная податливая земля, Фёдор относил её в сторону, ссыпал в кучу.

   — Так... Верхняя кровля земли кончается, — сообщил Сергий, погрузившись в яму по колено. — А вот и глина пошла. Давай венцы и верёвку.

Сопряжённые в углах брёвна он уложил и подвёл под них верёвку, концы которой велел Фёдору закрепить на раме из кругляков.

   — Я буду подкапывать под срубом, а ты помалу отпускай его.

Фёдор принимал и бегом относил липкую тяжёлую глину, едва успевая за игуменом. Оба они взмокли от пота, а тут ещё невесть откуда налетела мошкара, лезла в ноздри, в глаза. Фёдор начал всё чаще спотыкаться, цеплять носами лаптей за сучки и корни, которых раньше вроде бы и не было, но просить отдыха не смел. А Сергий всё выбрасывал и выбрасывал серо-буроватые блестящие комья, и сруб вместе с ним спускался в землю.

Всего три венца осталось на поверхности. Как-то просто всё происходило.

   — Песок, — донёсся из колодца, с глухим отзвуком голос Сергия, а скоро и сам он выпрямился и, опираясь руками о верх сруба, выбрался наружу.

А вода, сначала задумчиво проковыряв дырочку в песке, нерешительно напустила лужицу, а потом вдруг буйно рванулась на волю, забила толстым стеклянным столбом. Сруб стал быстро заполняться.

   — Не польётся через край-то? — обеспокоился Фёдор.

   — А кто знат? Вишь, какой водомет! Сколь её напустит?

Колодец на глазах наливался почти вровень с землёй.

Фёдор зачерпнул пригоршней мутной водицы, отхлебнул:

   — Ледяная, зубы ломит. И взмучена.

   — Отстоится, будет как слеза. Кажись, не полнеет боле? Давай-ка оголовок соорудим.

Сергий снова взялся за топор. Сосновые щепки разлетались по сторонам, издавая сладкий запах. Из тесин и брусьев игумен сделал обшивку наземного сруба, затем приступил к возведению навеса. Мог бы просто поставить крышу двускатную на грубо струганные столбушки, но для красы принялся их обтачивать, со тщанием выбирая узорные пазы и явно испытывая наслаждение от своей работы. Сколько всего переделал он этим отцовским топором! Ставил церковь и часовню, рубил себе и братии келии, мастерил скрыни, стольцы. Он любил плотницкое дело и не бросил его, став монахом-отщельником, а потом настоятелем обители. Он знал, что постоянная глубокая молитва требует отрешения от мира с его хлопотами и заботами. Но, уйдя в отшельничество, он не отрёкся от страдающего мира, явив собой невиданный своеобычный облик русского подвижника. Он проводил ночи в долгих молитвах, он истинно видел нетварный Фаворский свет, удостоен был лицезреть явление ему Пречистой с апостолами Петром и Иоанном[38], но вместе с тем всю жизнь работал без устали, не гнушаясь никакого дела, даже самого грязного, и всю жизнь нёс крест служения миру, не забывал о скорбях бедствующих, о духовном подаянии простым верующим, мирил князей, был непререкаемым судией для власть имущих.

Построив колодец, он радовался, что смог угодить братии, но вряд ли кто тогда прозревал, что Сергий отворил источник, который не оскудеет много столетий, и, даже когда человек в отваге и дерзости познания своею ступит ногой на поверхность Луны, православный люд со всех концов Руси будет идти и идти к Сергиеву колодцу, чтобы испить глоток живительной его, святой воды.

...Но когда сам преподобный узнал, что начали звать источник его именем, то, вознегодовав, сказал: