Крест и стрела

— Берта, дорогая моя, — сказала она, подходя к ней и Целуя ее. — Это замечательно. Желаю вам счастья от всей души.

Радостно и чуть глуповато улыбаясь, Вилли жал руки всем гостям по очереди.

— Я ведь опытный фермер, имейте в виду, — заявил он, — умею выращивать лук в ящике на окне.

Гутман захохотал, и даже жена его улыбнулась.

— Валяй, Вилли, расскажи им, откуда берется молоко, — сказал Руди.

— Молоко берется из консервных банок, — сияя, ответил Вилли. — Картошка растет на деревьях, а яйца делают на фабрике. Я опытный фермер из Дюссельдорфа. Я все знаю.

Гутманы захохотали. Им понравилось, что он не корчит из себя знатока деревенской жизни.

— Не беда, — сказала Берта, потрепав Вилли по плечу. Она была в восторге от того, что он произвел на Гутманов хорошее впечатление. — Вот увидите, какой фермер из него получится через год.

— Ну что ж, надо бы сказать тост и выпить настоящего французского шампанского, — сказал Руди.

— Французского шампанского? В самом деле? — живо откликнулась Гедда. Она встрепенулась и захихикала. — Интересно, какое оно.

— Потрясающее, — авторитетно заявил Руди, вытаскивая пробку. — Слышишь, как стреляет?

Не отрывая взгляда от Гедды, он принялся разливать вино в стаканы. Гедда внезапно покраснела и отвела глаза.

— Гляди, что делаешь, — сердито буркнула она. — Ты льешь мимо.

Руди нахмурился. В чем дело? — недоумевал он. Они с Геддой всегда были друзьями. И сам он сейчас так откровенно восхищается ею, почему же она такая… Он не мог найти подходящего слова… такая чудная? То она вроде бы рада его видеть, то вдруг сердится.

— За здоровье жениха и невесты, — хрипло закричал Гутман. — Желаю счастья и… — Он остановился, чуть было машинально не добавив «и побольше сыновей». Вместо этого он неловко закончил: —…и долгой жизни вам обоим. — Он торопливо выпил шампанское. У него даже вспотело лицо, но про себя он потешался. «Вовремя спохватился, — думал он. — В конце концов, они же не молоденькие». — Господи боже, какое вино! — восклицал он. — Неужели французы пьют его, когда хотят?

— Теперь нет, — ответил Руди. — Теперь пьем его мы.

— Оно похоже… я даже не знаю, на что оно похоже! — восхищенно воскликнула Гедда и, громко отрыгнув, спросила: — Можно мне еще, Руди?

Он показал на бутылки.

— Сколько угодно. Все это твое.

— Гедда, — резко сказала мать. — Помни!

— Да ладно, — капризно отмахнулась от нее девушка.

— Давайте сядем за стол, так нам будет удобнее, — весело воскликнула Берта. — Садись сюда, на стул, Эльзи, и вы тоже, Гуго. Дети, возьмите себе стулья. Руди, налей еще. Сегодня у нас настоящий праздник.

— Если бы только наши сыновья вернулись домой, — вздохнула Эльзи Гутман.

— Ну вот, мама, — недовольно сказала Марта, строго взглянув на мать. Марте было двадцать два года; она не отличалась такой красотой, как младшая сестра, но тоже была изящна и хорошо сложена. — Ну. как там во Франции? — быстро спросила она Руди.

— Во Франции — пикник, — откровенно признался Руди. — Пока что сплошной отдых. Не могу похвастаться никакими особыми победами.

— Неужели? Даже над французскими девушками? — осведомилась Гедда, дерзко вскинув голову.

— Французские девушки… — Руди осекся, он хотел было прихвастнуть, но передумал. — Француженки не стоят мизинчика такой немецкой девушки, как ты, — галантно закончил он.

— А ты знаешь? Ты уверен? — спросила она, вызывающе блеснув глазами.

Руди не мог устоять перед этим взглядом.

— Знаю. Уверен.

— Значит, во Франции тихо? — спросил Гутман.

— Иногда бывают бомбежки, но там, где я живу, возле Орлеана, довольно спокойно. Около наших казарм нет никаких заводов. Конечно, саботаж доставляет нам немало хлопот.

— Саботаж? — медленно произнес Вилли, пристально глядя на Руди.

— А в газетах пишут, что во Франции все спокойно! — воскликнул Гутман. — Я читал, что французы подчиняются Новому порядку.

Руди снисходительно засмеялся.

— Конечно, они подчиняются, паршивцы. Когда мы следим за ними — они подчиняются. Когда мы стоим возле них — они подчиняются. Когда мы их расстреливаем — они тоже подчиняются. А иначе — нет, уж поверьте мне.

— Вот как? — сказал Вилли и нахмурился.

— Зачем говорить о неприятном? — перебила Берта. — Эльзи, сколько земли вы отвели под овощи в этом году?

— Что они о себе воображают, эти французы? — спросил Гутман, не обращая внимания на Берту. — Неужели они не понимают, что мы их победили?

Руди пожал плечами.

— Не беспокойтесь, поймут. Знаете, что сказали нам, солдатам, когда мы прибыли во Францию? Строгий военный приказ: «С французами обращаться хорошо, быть вежливыми, показать им, что немцы их друзья». Ну и что вышло? Саботаж. Они взрывают поезда, где только могут. Они жгут пшеницу. Они могут пырнуть ножом нашего солдата, если он идет ночью один. Откровенно говоря, ничего приятного тут нет.

— А ты говоришь — отдых, — мгновенно пригорюнилась Берта, подумав об опасностях, подстерегавших ее мальчика. — Хорош отдых!

Руди ухмыльнулся.

— Орлеан — не Берлин, — ответил он с хитрым выражением лица, — но зато и не Ленинград. — Он громко захохотал.