Крест и посох

— С кого? — не понял поначалу Минька, но, даже разглядев, куда уставился его старший товарищ, остался равнодушен, заметив из вежливости: — Да, красивая, — и ляпнул: — Из нее Мария Магдалина хорошо получилась бы, да? — И выжидающе уставился на Славку. Тот весь побагровел от такого сравнения, но сдержался и только буркнул с глубокой обидой в голосе:

— Дурак. Сам ты… — И, не желая больше говорить, только махнул рукой, поднимаясь к князю на крыльцо, чтобы попрощаться перед отъездом на ратную учебу.

— А чего я сказал-то? — возмутился Минька, но, заметив, что Вячеслав обиделся на его безобидное замечание так сильно, что даже не хочет с ним разговаривать, пошел на попятную: — Я же ничего такого не хотел. Ты что? Просто я из Библии одно ее имя и знаю, — он сделал паузу, но, не услышав ответа, тут же продолжил виновато: — А она что — некрасивая?

— Ты что — дурной? Разуй глаза-то — это ж краса неземная.

— Да я не про нее, — досадливо отмахнулся Минька. — Я про Магдалину.

— Не знаю, — пожал плечами Славка. — Наверное, красивая.

— Ну вот, — удивился Минька. — И святая. Она же святая? — И вновь требовательно дернул в ожидании ответа Славку за рубаху.

Тот повернулся и жалостливо — ну что с несмышленыша взять — пояснил:

— Святая, конечно, только вначале проституткой была. А ты сравнил с нею… Эх, — укоризненно вздохнул он напоследок и продолжил свое восхождение по лестнице. Минька поначалу опешил от услышанного, затем резво взбежал на самое крылечко, обгоняя товарища, и, повернувшись к нему лицом, просительно произнес:

— Не сердись. Понимаешь, я ведь из всех этих святых женского пола только одно имя и слышал, потому и сказал. Я же не знал, чем она вначале занималась. А так, конечно, разве ж это ей подходит. Да и куда ей, — и, видя, что лицо Вячеслава вновь посуровело, а брови снова гневно нахмурены, и стало быть, он, Минька, опять что-то не то ляпнул, заторопился с объяснениями: — Она же прямо совсем другая. Я это имел в виду. Такая вся не от мира сего, — и добавил, подумав: — Одухотворенная, — затем, ищуще заглядывая в глаза, вновь попросил: — Не злись, а? Расстаемся ведь.

— То-то же, — буркнул Славка и хмыкнул насмешливо, передразнивая: — Одухотворенная… Да с нее Богородицу писать надо. Это ж Сикстинская мадонна, а ты ее с Магдалиной сравниваешь. Ладно, мир. Чего с остолопа возьмешь, — и в знак того, что конфликт исчерпан, дружелюбно хлопнул по протянутой ладошке Миньки, пояснив: — И впрямь, не ругаться же нам с тобой на прощанье. Пошли, Кулибин, а то я с князем нашим проститься не успею, да и дружина, поди, меня заждалась давно.

Всего этого Константин не видел — был занят очередной воспитательной беседой со своей дражайшей супругой, которая углядела в приобретении новой обельной холопки очередное покушение на священные устои христианского брака.

— И кого купил-то, — злобно шипела она, как растревоженная гадюка. — Ни рожи, ни кожи. Одни кости, будто дней восемнадцать не кормлена. И хоть бы чуток стыда в глазелках бесстыжих засветилось, так ведь нет же. Ах ты кобель поганый! — не выдержав, заголосила она во весь голос.

«Надо же, оказывается, восемьсот лет назад точно так же неверных мужей обзывали, — лениво размышлял в это время Константин, спокойно глядя на багрово-красную от гнева супругу. — И вправду нет ничего нового под луной. Вот только одно непонятно: зачем тот, первый Константин вообще на ней женился. Неужели она когда-то была ну пусть не красавицей, но хотя бы чуточку симпатичной?!» Он попытался представить ее юной, тоненькой и привлека… тьфу ты, чертовщина какая-то примерещилась, причем видение было еще страшнее, нежели стоящий перед ним оригинал.

Надо ли говорить, что приход Славки с Минькой был воспринят им с огромной радостью и со столь же огромной досадой со стороны княгини. А потом, уже в светлицу, ворвался взволнованный Епифан и, бухнувшись на колени, в присутствии всех принес ту самую торжественную клятву верности.

«А почему же в памяти вдруг всплыла, да еще во всех подробностях, та встреча? — вдруг подумалось ему. — Только лишь из-за клятвы? Да нет. Я ведь и до нее ничуть не сомневался в преданности своего стремянного. Тогда почему? — и почти тут же пришел правильный ответ: — Да из-за сюрприза. Тогда он удался и сейчас тоже должен. Только впервые это слово у меня будет в кавычках. Но это неважно. Плохо другое. Рядом ни одного человека, на которого можно положиться целиком а полностью. Только Епифан. Но справится ли он?»

Усугубляло ситуацию и то, что с другого бока Константинова жеребца, совсем рядом, скакал Онуфрий, Вести откровенный разговор в таких условиях было бы безумием. Некоторое время все трое скакали молча. Затем, спустя минут десять, князю помогла случайность. Заслышав пьяные голоса со стороны обоза, вовсю распевающие какую-то веселую песню, боярин тихо прошипел:

— Не удержались, поганцы, — и обратился к Константину: — Дозволь, княже, я им задам?