Крест и посох

Но отец Николай, привыкший не потакать своим собственным слабостям, а выкладываться для других, в душе тут же отругал себя за такой пессимизм, недостойный не то что священника, а и просто доброго христианина. Собрав в себе остатки мужества, он настроился на то, чтобы принести слова утешения тем несчастным, что брошены жестокосердным князем в узилище. И он молчал до тех пор, пока не ушли Парамон с кузнецом, заключившим обе ноги отца Николая в грубые железные пластины, от которых к кольцу в стене тянулись изрядно поржавевшие тяжелые толстые цепи. Легкий испуг вошел в его сердце, лишь когда все вышли и помещение, и без того еле-еле освещаемое немилосердно чадящим факелом, погрузилось в непроницаемую тьму.

Священник легонько пошевелился, опасаясь, что цепь загремит и слишком громкие звуки разбудят уснувшего, судя по всему, князя. В самый первый миг он едва-едва не узнал его, настолько исхудал и осунулся Константин, полулежащий у стены. Пока самого отца Николая приковывали, он не издал ни звука, по всей видимости, находясь в полубессознательном состоянии. Девка-лекарка, которую Николай не раз видел на княжеском подворье в Ожске, приподняв безвольно свешивающуюся набок голову, тщетно пыталась влить ему в рот какое-то снадобье. В конечном итоге, судя по ее удовлетворенному виду, Николай понял, что она преуспела в своих попытках. Ушли они все вместе.

Напоследок Парамон еще раз посоветовал священнику наставить князя на путь истинный, напомнив про обещание Глеба выпустить служителя Божьего на волю и простить все прегрешения. Надо только, чтобы Константин искренне покаялся в содеянном и рассказал брату своему все как на духу.

Судя по всему, лекарство Доброгневы подействовало. Не таким тяжелым стало дыхание узника, он начал приходить в сознание.

— Княже? — тихонько окликнул Константина отец Николай. — Слышишь ли глас мой?

— Неужели отец Николай? — пробормотал тот. — Или это у меня уже глюки пошли?

— Здрав ты духом, княже, — обрадованно заговорил священник. — Бог даст, и вовсе оправишься. Видать, славным лекарством тебя Доброгнева попотчевала, храни Господь ее душу.

— А ты-то какими судьбами здесь, отец Николай? Неужто братец мой к гласу священнослужителя прислушался и тебя ко мне допустил? Или ты на мою предсмертную исповедь явился?

— Ишь обрадовался, — неожиданно даже для самого себя ворчливым голосом отозвался Николай. — Погоди на тот свет торопиться. У тебя вон сколько всего не завершено.

— Видать, не судьба, — отозвался мрачно Константин. — Другие за меня доделают.

— Негоже так-то, — упрекнул его мягко священник. — Сам, поди, ведаешь, как много на твои плечи возложено. И хоть тяжек крест твой, сын мой, но нести его надо, ибо за тебя под ношу твою никто плечи не подставит.

— Да уж, — согласился Константин. — Под такой груз носильщика свободного не позовешь.

— Вот-вот, — оживился отец Николай. — Коль доверили, стало быть, тащи, сколько уж мочи есть.

— Ладно, куда я денусь, попробую, — отозвался князь равнодушно и предупредил: — Но учти, отче, сил моих маловато осталось, и если он еще пару таких интенсивных допросов устроит, так они и вовсе закончатся.

— А что же ему надо от тебя? — спросил в свою очередь отец Николай.

Узник немного помолчал, но затем нехотя ответил:

— Гранаты. Точнее, секрет их изготовления.

— Как же он узнал про них? — удивился отец Николай. — Или ты сам ему их показал?

— В Исадах мы, от погони уходя, взорвали три штуки. Только благодаря этому и ушли, — пояснил Константин.

— Да-а, — протянул задумчиво священник. — Ну что тебе сказать, сын мой. Бывают такие деяния, что потом никакими молитвами не искупить. До самого смертного часа и перед Богом, и перед совестью своей сознавать будешь, что свершил грех не просто тяжкий, а смертный, испугавшись мук телесных. Великое зло содеешь ты, коли Глебу-братоубийце про них поведаешь.

— Это точно, — отозвался Константин. — Потому и молчу. Знаешь, отче, я ведь смерти особо и не боюсь. Один мудрец как-то сказал, что человек с ней вовсе не встречается.

— То есть как? — усомнился священник.

— А очень просто, — пояснил Константин. — Пока ты жив — смерти нет, а как только она пришла, то человек уже умер. Получается, что мы с ней врозь все время находимся. А вот пыток, честно говоря, страшусь, отец Николай.

— А ты все время помни, что за земными муками тебе жизнь вечная откроется. А пострадавший за гробом соединит себя с праведными душами и обретет блаженство сладостное в кущах райских. Так что не мук телесных надлежит тебе опасаться, княже, а духовной гибели. Тогда уж ничто не спасет и не сохранит тебя ни на этом, ни на том свете. А может, и не только тебя, но и всех обитателей земли нашей.

— Наверное, ты прав, отче, — задумчиво произнес Константин. — Но все-таки как же глупо и нелепо все получилось.

— Ты про Исады? — уточнил отец Николай.