Крест и посох

– О-о-о, – озадаченно поднялись вверх брови Глеба. – Сызнова заговорила ослица Валаамова. Ну-ну. Стало быть, надо к ногам переходить. Или по-хорошему замолкнешь? – сделал он попытку договориться.

Непонятное, загадочное упорство священника, поначалу так взбесившее князя, теперь постепенно начинало вызывать некий суеверный страх. К тому же мужество, с которым отец Николай перенес пригвождение рук, тоже не могло не внушить невольного уважения к стойкости пытаемого.

– Так как, сам утихнешь? – еще раз переспросил он, стиснув зубы и заранее чувствуя, что добром договориться не удастся, а стало быть, придется либо признать собственное бессилие перед этим фанатическим упорством, либо идти до конца, занявшись ногами, чего ему уже как-то не очень-то и хотелось.

– Объяли меня муки смертные, – шелестело с уст священника еле слышно, но в то же время очень отчетливо. – И потоки беззакония устрашили меня. Цепи ада облегли меня и сети смерти опутали меня[75].

– Жаль, – сокрушенно вздохнул Глеб и буркнул нерешительно: – Парамон, еще два гвоздя тащи.

Тот не шевелился, привалившись жирной спиной к стене, лишь умоляюще глядя на князя.

– Ты что, не слышишь меня?! – напустился Глеб на палача. – А то и тебя за уши приколочу тут же, рядышком с этим безумным.

Трудно сказать, нашел бы в себе силы Парамон, чтобы оторваться от спасительной стены и выполнить повеление князя, но тут раздался голос Константина:

– Остановись, Глеб. Его кровь тебе Господь никогда не простит.

– А ты что, вестник Божий? – мрачно осведомился Глеб, поворачиваясь к очнувшемуся брату. – Архангел Гавриил?

– Не делай этого, – вновь потребовал Константин слабым голосом.

– Ишь сам еле-еле языком шевелит, а туда же. Указы раздает, – усмехнулся Глеб и хитро поинтересовался: – А коль остановлюсь, расскажешь про то, что мне надо.

– Расскажу, – с тяжким вздохом согласился узник.

– Вон как? – Брови Глеба от удивления поднялись высоко-высоко. Он и впрямь не ожидал такого поворота событий. То запирался братец, молчал упрямо, что бы ему ни сулили плохого или хорошего.

И муки не устрашили его, и всевозможными наслаждениями подкупить не удавалось, а здесь... Но надо было пользоваться моментом, и тут уж было не до рассуждений и не до анализа.

– Отвечай тогда, – распорядился он. – Что, да как, да почему. Расскажешь все, тогда и прибивать не стану.

Константин отрицательно покачал головой:

– Поначалу гвозди у него из рук вытащи. Тогда и разговор будет.

– Ишь ты какой, – улыбнулся Глеб криво. – А ну как обманешь?

– Не обману, – тяжело вздохнул Константин.

– Нет, – отрезал Глеб. – Либо излагай, либо мы с Парамоном сей миг к его стопам приступим.

– Бумагу давай, – распорядился узник, чувствуя, что настоять на своем не получится.

– Кого? – не понял Глеб.

– Пергамент, – тут же поправился Константин. – Да чернил с перьями.

Еще полчаса ушло на разъяснение технологии отливки пустотелых болванок. Очень подробно, припомнив Минькины пояснения, Константин указал все размеры у выемок и прочего.

Уходил Глеб очень довольный, хотя и не получив окончательных разъяснений, для чего нужны такие точности в замерах, однако отца Николая освободить от гвоздей, прочно удерживающих запястья священника, отказался.

– Я чувствую, что это лишь половинка дела, – пояснил он перед уходом. – Посему ноги не прибиваю, как обещал, а вот с руками обождать надо. Пусть раньше мои кузнецы по твоим каракулям пробу сработают.

Отец Николай, очнувшийся от глухого стука захлопнувшейся за палачами тяжелой входной двери, простонал:

– Почему пытку ироды оставили? Неужели ты им сказал все требуемое?

– Я только про отливку болванок говорил, – пояснил Константин.

– Все равно. И тем зло в мир этот внесешь, коего и без того в нем с избытком, – упрекнул священник.

– От болванок зла не добавится, – попытался успокоить его Константин, – а порох я им не выдам.

– И выдавать не надо. Сам говорил, что он давно в Китае изобретен. Неужели Глеб не додумается, какую начинку туда насыпать?

– Не успеет, – мрачно пообещал Константин. – Ратьша вот-вот штурм начнет.

– А если тот чрез тайный ход уйдет? – не сдавался священник. – Всеми святыми заклинаю, хоть про порох ему не говори.

– Да не смог бы я смотреть спокойно, как они тебе в ноги гвозди вколачивают, – хрипло выкрикнул Константин. – Не смог бы, да и все тут. Жаль только, что я раньше не очнулся, перед тем как они над твоими руками измываться стали. Сильная боль, да?

– Как кость ломали, плохо было. А теперь уже обвык малость, – попытался скрыть истинное положение вещей священник. – Жаль только, что гвозди не ржавые были – совсем новые почти, – выдохнул он сквозь сомкнутые зубы.

– Почему жаль? – не понял Константин.

– От ржавых заражение крови было бы, – пояснил буднично отец Николай. – Конец-то у меня один, да с заражением я бы к нему пришел быстрее. Но, видно, уж такова воля Божья, чтоб подольше помучился.

– Думаешь, и это тоже он послал, – усомнился Константин, кряхтя и пытаясь примостить свое избитое тело поудобнее.

– А кто же?

– Ну, например, дьявол, – предположил князь.