— Возможно, тебе уже известно, что вчера вечером, как обычно, я ужинал с султаном. Чем больше ядовитых сплетен нашептывают ему на ухо, тем сильнее он желает быть поближе ко мне, дабы постоянно наблюдать за мной, следить за каждой моей мыслью. Как всегда, я выбрал для него самую красивую грушу из множества других фруктов, поданных нам на большом блюде. Он принял ее из моих рук, очистил и съел, но не прошло и четверти часа, как мой господин почувствовал жгучую боль в желудке, и ему показалось, что конец его близок. Он, разумеется, считал, что это я отравил его. Истерзанный рвотными снадобьями, которые немедленно подали ему врачи, он вскоре понял, что жизнь его вне опасности. Тогда-то и посмотрел он мне прямо в глаза и без единого слова вручил свою личную печать, которую всегда носил на шее на золотой цепочке. Вот так он решил привязать меня к себе нерасторжимыми узами и лишить возможности навредить ему. Никто не может ни понять, ни оценить его поступка. Но мы с юных лет всегда были вместе — вместе ели, спали под одной крышей, и я всегда пользовался его полным доверием, пока этой чужестранке не удалось закрыть передо мной его сердце. Ты говоришь об излишней недоверчивости, Микаэль эль-Хаким! Я же столько раз проклинал сам себя за то, что в смертельном страхе за его жизнь смотрел на отравленного на моих глазах любимого брата и друга и ни на миг не усомнился в том, что русская женщина наполнила ядом фрукт в моей руке, дабы бросить на меня тень недоверия. О, Роксолана вовсе не глупа! Заметив первые признаки беды, я немедленно велел рабам съесть все фрукты с блюда, и сам ел вместе с ними. Но ни я, ни кто-либо другой не пострадал. И только груша, которую я собственноручно преподнес султану, была пропитана ядом. Ты можешь представить себе коварство большее, чем этот дьявольский поступок, Микаэль эль-Хаким?
Я сочувственно покачал головой и попытался успокоить Ибрагима.
— Тебе плохо, господин мой, — сказа я, — ты болен, и слова твои — лучшее тому подтверждение. Твое собственное терзаемое подозрениями воображение дает тебе пищу для этих нелепых предположений и всяческих домыслов. В городе свирепствует заразная кишечная болезнь. Считаю, что всему виной — грязные фрукты. Я сам вчера вечером почувствовал недомогание, съев за ужином прекрасное яблоко. Потому умоляю тебя, господин мой, успокойся. Выпей снотворное, прошу тебя. Сон пойдет тебе на пользу, тебе просто необходимо поспать.
— Вот как! Ты собрался напоить меня сонным зельем, чтобы я быстрее обрел вечный покой?! — издевательским тоном промолвил великий визирь. — Значит, такова истинная цель твоего визита? Когда ты отрекся от своей веры и Христа, ты сделал это, дабы спасти свою ничтожную жизнь. На этот раз, видимо, ты надеешься на большее, чем просто тридцать серебряников, которыми довольствовался Иуда за предательство Сына Человеческого. Как видишь, я многое знаю, ибо много читал, в том числе и христианские священные книги.
Я посмотрел ему в глаза и сказал:
— Великий визирь Ибрагим, я — ничтожнейший из людей, ибо нет у меня ни Бога, ни священной книги, на которой бы я мог поклясться тебе в верности. Но я никогда не предавал тебя, и никогда не сделаю этого. После всего, что со мной случилось, я не могу отступиться от тебя. И делаю это я не ради тебя, а ради себя самого, хотя не думаю, что ты поймешь — почему, ибо даже я сам не могу объяснить свой поступок. Возможно, мне хочется таким образом доказать и заставить тебя поверить, что хоть я и отступник, все же могу быть преданным — пусть одному-единственному человеку на этой земле — и поддержать его в трудную минуту.
Несмотря на неуверенность и беспокойство, которые мучили Ибрагима, мои слова, видимо, произвели на него впечатление, ибо великий визирь долго не сводил с меня глаз, изучая мое лицо и пытаясь угадать, есть ли в моих речах хоть крупица правды. В конце концов в страшном волнении он вскочил со своей подушки, подбежал к сундуку с золотой крышкой, резким движением поднял ее и обеими руками стал доставать и бросать на пол — прямо мне под ноги — мешочки, набитые золотом так, что при падении на мраморные плиты тонкая кожа лопалась и монеты со звоном катились во все стороны. На золото Ибрагим бросал жемчуг, рубины, сапфиры, изумруды и множество иных драгоценных камней — и эту груду даже нельзя было сравнить с дарами Хайр-эд-Дина султану, а ведь тогда я впервые в жизни видел невероятное, как мне казалось, количество золота и драгоценностей.