— Благородный кислар-ага! Только немые слуги султана видели нас, но они ничего не смогут сказать. Никто и ничто не может помешать тебе убить меня. Только так ты оградишь себя от всяких неприятностей, а султан все равно останется в неведении относительно моей судьбы. Почему ты хочешь пощадить меня, ведь я же знаю: ты — человек предусмотрительный и умный?
— Я — мусульманин, — молитвенно возведя руки ладонями вверх, ответил он. — Султан — тень Аллаха на земле. Только ему одному я должен беспрекословно повиноваться, даже если это будет стоить мне жизни.
Поглаживая пухленькие подбородки, он прокашлялся и рассеянно добавил:
— Разумеется, я жду от тебя мзду, достойную твоего богатства и положения, которое ты до сих пор занимал в державе Османов. Считаю, так будет более чем справедливо, и не думаю, что ошибаюсь в тебе. Жизнью дорожат все, Микаэль эль-Хаким. И я надеюсь, что ты позволишь мне заглянуть в мешок, который заберешь с собой в Египет.
По-своему, он был прав. Но я страшно обиделся и в сердцах воскликнул:
— О Аллах, что же это такое! Ты смеешь ставить мне условия, противный кислар-ага?! Из-за безумной расточительности моей жены я давно стал нищим, и ты лучше других знаешь об этом! Ничего кроме этого дома и усадьбы у меня не осталось! И все это без малейшего сожаления я готов подарить тебе.
Он с сочувствием покачал головой и, с упреком глядя на меня, сказал:
— Не забывай, ты — мертв. Твоя жена — тоже. Единственной наследницей является ваша прекрасная дочь Мирмах. Я не понимаю, как ты можешь так подло обманывать человека, которому обязан жизнью?
— Мирмах! — воскликнул я с дрожью в голосе. — Что станет с ней?
Не скрывая своего возмущения по поводу моей неблагодарности, кислар-ага все же ответил мне, не теряя терпения:
— Султанша Хуррем — женщина благочестивая, и она огорчена судьбой твоей дочери. Жалея девочку, она решила взять Мирмах в свой гарем и позаботиться о ее воспитании. Султанша помнит и о наследстве и уже знает, как им распорядиться, пока Мирмах не выйдет замуж. Писарь казначея, видимо, вскоре появится в этом доме, чтобы составить опись имущества и опечатать все личной печатью султанши. Потому не медли, Микаэль, и поскорее уноси отсюда свои сокровища. В противном случае я могу поддаться искушению и последовать твоему мудрому совету.
Я оказался в весьма затруднительном положении, ибо покажи я ему алмазы Мулен Хасана, мне бы их больше не видать. Понимая, что имею дело с человеком хитрым и слишком алчным, я знал, что унести алмазы он мне не даст.
Во время нашей беседы маленький цирюльник кислар-аги полностью изменил мою внешность и теперь с удовлетворением настоящего художника любовался результатами своих усилий. Протягивая мне драную одежду дервиша, он не позабыл и о вонючей козлиной шкуре, чтобы мне было чем прикрыть голые плечи. Наконец он вложил мне в руку посох странника. Рассматривая в венецианском зеркале собственное лицо, я сам себя не узнал.
Не на шутку встревоженный, я не переставал размышлять, как же мне удовлетворить алчность сановника, когда внезапно передо мной возник мой глухонемой раб и, жестами извиняясь за свою смелость, попросил меня отправиться с ним в подвал моего дома.
Кислар-ага ни на мгновение не собирался оставлять меня одного, потому, взяв фонарь, мы втроем спустились в подвал, куда я прежде заходил крайне редко, разве что за кувшином вина. Глухонемой раб провел нас в самый дальний угол, открыл потайную дверцу и мы увидели красивую мраморную комнату, о существовании которой я понятия не имел, ибо Джулия сама вносила изменения в планы Синана Строителя
В комнате на полу валялись разные части одежды Альберто, а посередине стояло огромное ложе, прикрытое великолепным ковром. Наконец-то я узнал, где Джулия и Альберто проводили время, когда моя жена не гадала на песке дамам в серале.
Глухонемой раб резким движением поднял мраморную плиту в полу и в яме под ней в лучах нашего фонаря ослепительно засверкали золото и драгоценности. Теперь мне стало ясно, куда годами девались мои огромные доходы, которые, как мне казалось, Джулия беззаботно пускала на ветер.
При виде сокровищ кислар-ага совсем позабыл о своем достоинстве и чести и, взывая к Аллаху, упал на колени, по локти окуная руки в кучу монет. Потом он выбрал несколько особенно красивых драгоценностей и с видом знатока принялся их разглядывать.