Крест

Через два года маму перевели в другую деревню – Тарасово. Это рядом с Муноком, в двадцати километрах вниз по реке. Из Мунока постепенно люди стали переезжать в Казачинское – районный центр, поближе к цивилизации. Дома разбирали и плотами сплавляли до поселка, а там собирали вновь. Теперь эта чудная деревенька осталась в памяти бывших ее жителей, как и тысячи деревень, почивших в бозе в шестидесятые-семидесятые годы двадцатого века.

В Тарасово мы стали учиться у своей мамы. Никому не пожелаю худшего. Как бы мы ни старались, пятерок у нас не было. Дома мы просили ее помочь решить трудную задачку, она говорила: «Я объясняла на уроке всем одинаково. Доходите своим умом». Больше всех замечаний делалось нам. Она запретила в школе называть её «мамой». А по имени-отчеству при всех называть язык не поворачивался. Может быть, делалось это для того, чтобы не было у ребят и мысли о поблажках своим родным детям. Но нам было обидно и тяжело. Мы попросились к другому учителю. Вера Ивановна Наумова стала нашей любимой учительницей. Своих детей у нее не было, и она все свободное время отдавала школе, детям. Нам стало легко, появились пятерки. На занятия мы ходили с настроением.

В Тарасово школа была больше. Дома для учителей находились через дорогу от школы. В одной половине такого дома жила наша семья, в другой половине – семья учителя биологии Вассы Викторовны Чертовских. Она и ее муж – дядя Леня по национальности были эвенки. Жили в деревне и буряты, и якуты, и украинцы. Но национальность не играла никакой роли для нас, мы все дружили. Единственную зависть у нас вызывало то, что во время учебного года детям бурят, якутов, эвенков (их тогда называли— тунгусы), бесплатно выдавали новенькую одежду, – от школьной формы до валенок, пальто, ботинок и шапок. Государство заботилось о коренных жителях, как о малых народностях. Дети их были на полном государственном обеспечении.

Многие русские дети были так плохо одеты, что жалко было смотреть на них. На трудодни одежду не купишь. Выручал охотничий промысел. За сданную пушнину платили деньги. Но были семьи, в которых единственной кормилицей была мать. Вот кому нужно было оказывать настоящую помощь!

Сейчас вымирает русский народ, когда-то сильный физически и крепкий духом. Кто позаботится о его будущем?

В Тарасово действовала четырехлетка, и в пятый класс нас отправляли в семилетнюю школу, которая находилась в нескольких десятках километров в деревне Новоселово.

Нам сказали, что жить мы будем в интернате. Приехав, мы узнали, что это такое. На высоком берегу реки стоял обыкновенный деревянный дом. Внутри он был разделен тонкой дощатой перегородкой. Получалось как бы две комнаты. В одной комнате жили мальчики, в другой – девочки. Отапливался дом небольшой печью-плитой.      Первый учебный день в пятом классе мне запомнился на всю жизнь. Когда прозвенел звонок, и надо было идти в класс, передо мной какой-то мальчик закрыл двери и заслонил их спиной.

– Иди вон туда, – сказал он и кивнул головой на дверь с цифрой «2».

– Я перешла в пятый класс, пусти меня, – попросила я.

Но он отпихивал меня от дверей и смеялся, что таким маленьким не место в их классе. Все дети сидели уже за партами и ждали учителя, а я стояла в коридоре и глотала слёзы обиды и страха, что опаздываю на урок. Когда в очередной раз мальчик со смехом оттолкнул меня от двери, я схватила его ненавистную руку и сильно укусила её. На его крик прибежали учителя и нас двоих вызвали в учительскую. Мы оба плакали: он от боли, а я от обиды. Позднее мы подружились, но день этот остался в памяти. Из-за маленького роста ребята прозвали меня «Кнопка». Я очень комплексовала, хотя со временем научилась не показывать этого. К нам была прикреплена воспитательница – Таранова Ирина Ивановна, которая занималась с нами после школы какое-то время. Потом уходила домой. И мы часть вечера и всю ночь были предоставлены сами себе. Еду мы тоже готовили сами. Сами же по очереди и топили эту печь. Был составлен график дежурств, и по нему надо было сходить во двор за дровами, большая поленница которых заранее была заготовлена взрослыми. Истопить печь, сварить каждому обед и ужин, вовремя закрыть трубу, чтобы сохранить тепло на всю ночь – все это мы делали сами, двенадцати, тринадцатилетние дети. Иногда, заигравшись, мы забывали и про печь, и про еду. Забывчивость наказывала нас холодом, пронизывающим до костей и пустыми животами на ночь.