Крещение

— Верно, Филипенко, времена были другие, однако тоже не мед была службица: сапожки в обтяжку, шинелька по талии, а в сопках стужа до сорока. Ветер как пойдет, бывало, с Сучана — все лицо снегом в кровь иссечет. Вот и думалось, что те годы были для меня испытанием категории высшей трудности. М-да. Но после того, что я увидел здесь, жизнь в сопках за рай почитаю. Там знал, что после похода или учений отогреешься, отоспишься, в баню тебя сводят, кино покажут. А здесь что ни возьми, то и не под силу, то и не в меру. И все же, Филипенко, война со всеми ее трудностями выкует нового человека, появится и новый командир, для которого условия этой войны если не станут нормальными, то, во всяком случае, будут посильными. Как, скажем, для меня была сучанская жизнь. Вот почему, Филипенко, ты и ходил в старших лейтенантах всего два месяца, а не три года, как я. И в добром смысле скажу, что скоро — и дай бог скорее — командиры–скороспелки, подобные тебе, будут командовать не только ротами и батальонами, а полками и дивизиями. Не все и у них пойдет по маслу, но жизнь они будут мерить новым аршином. На прошлой неделе к нам в полк прибыла группа командиров, и среди них старший лейтенант из морской пехоты Нижник. Из госпиталя. Так этот Нижник рассказал нам забавную и печальную историю. Командующий Ленинградским фронтом сам водил в атаку на Красное Село бригаду морской пехоты. Саблю наголо — и айда на ура. Метод испытанный и когда–то верный… Сам командующий, конечно, на первой же сотне шагов выдохся и упал, а потом бил себя по седой голове, понял, стало быть, что по–другому следует воевать. Так ведь и верно, всем этим старым, испытанным методам грош цена нынче. Как и тем хваленым тачанкам, от которых остались конские шкуры да изломанные оглобли. Ну ладно, капитан Филипенко, все это была присказка, а теперь сказка.

Филипенко приладил к петлицам своей гимнастерки жестяные, покрашенные в защитный цвет капитанские шпалы, которые привез ему Писарев, и, обгоревшей палкой поправив костер, громко позвал Охватова, чтоб тот принес и подкинул дров.

— Ушедши он, — отозвался с улицы часовой и крикнул, тая голос — Охватова к комбату!

— Ты, Филипенко, думал над тем, что нам надо выходить к Зуше?

— Думал, товарищ полковник.

— И что придумал?

— А вот мой план, товарищ полковник. — Филипенко встал на колени и, в крытой шубной безрукавке, большой, грудастый, повеселел: видимо, говорил о продуманном и близком: — Надо отбить у немцев Благовку, и мы враз убьем двух зайцев: лишим немцев опорного оборонительного узла, а сами прикроемся рекой. Вы поглядите, как она, Благовка–то, стоит…

Филипенко откуда–то из–за спины достал планшет и хотел показать на карте местоположение занимаемой немцами деревни, но Заварухин перебил его:

— Дерзко рассудил, Филипенко, и не столько дерзко, сколько в жилу, и потому одобряю и даю неделю сроку на подготовку твоей операции. Не больше: немец, он тоже не дурак и сложа руки не сидит. Укрепится — ничем его не возьмешь. Писарев останется у тебя, с ним обговорите все в деталях. Рассчитывай на мою помощь, а может, и дивизия что–нибудь подкинет, потому как со взятием Благовки вся наша оборона по Зуше упрочится. А теперь дай мне провожатого, я заеду в первый батальон. Там, докладывали, комбата Семенова ранило ночью. Не слышал? Вот так–то вот, что ни ночь, то и сюрприз.

Командиры один за другим вылезли наружу и только тут, глубоко вдохнув свежего воздуха, поняли, как дымно и душно там, в шалаше. Рядом с часовым, близко к стене берега, в заветрии стоял Охватов с автоматом за спиной и тяжело дышал, вероятно только что прибежал. Заварухин сразу узнал его и протянул ему руку. Поздоровались, присматриваясь друг к другу.

— Давно я не видел тебя, Охватов.

— С Ростаева, товарищ полковник.

— Да, Филипенко, ведь вот–вот был набор на курсы младших лейтенантов. Чего ты его не направил?

— Он сам не пожелал, товарищ полковник.

— Как не пожелал? Да ты что, Охватов?

— Какой из меня командир, товарищ полковник, я семь–то классов едва одолел.

— Что же ты так, Охватов? Парень вроде боевой, смышленый.

— Причины всякие, товарищ полковник, а главная — дури в башке было много.

Полковник кожаной на меху перчаткой подправил усы, протяжно вздохнул и повернулся к Филипенко:

— Ты провожатого дашь?

— А вот он, Охватов, вас и проведет. В первый батальон товарища полковника. Только, слышишь, Охватов, дальним коленом ступайте — там реже обстреливают. А у подбитого танка повернете вправо. Да он знает, товарищ полковник.

Охватов ловким движением повернул автомат из–за спины на грудь и пошел следом за полковником.

XVII

Капитан Писарев и Филипенко вернулись в шалаш. Филипенко собрал у входа щепье и бросил его в потухающий костер, подул на угли, покраснев до того, что побелели толстые складки на лбу. Писарев лег на солому, облокотившись, закурил папиросу, сказал с усмешкой:

— Живем бытом неандертальского человека.