Крещатик № 95 (2022)

К счастью, подошел, наконец, трамвай. Это была шестерка, которая шла на Сёдермальм, туда, где жили сестры. Девушки бросили сигареты и поспешили к дверям, народу на остановке собралось много. Давид тоже собрался сесть в трамвай, но, увидев, что Айна осталась, остановился.

– Привет, Айна! Что с подружками не уехала?

– Привет, Давид, – Айна опустила глаза. – Это не мой трамвай.

– Как не твой? Там все мимо идут.

– Нет, – она отвернулась, – я не там живу, просто… Извини.

– Опять извини? – он засмеялся, как в первый раз, и ей тоже стало смешно.

– Извини, – сказала она, отсмеявшись. – Мне… стыдно.

– Не хотела, чтобы я знал, где ты живешь? Чтобы тебя видели вместе с оборванцем?

– Нет… Стыдно, что соврала.

– Папа говорил: человек, который стыдится, много зла не сделает.

Снова подошел шестой номер и сразу за ним седьмой.

– Мой следующий, – сказала Айна. – А ты поезжай, а то замерзнешь. Провожать меня не надо, я потом объясню. Это же твой номер?

– Мой, я на Сёдере живу.

– До свиданья, Давид! – Айна помахала рукой и пошла на свой трамвай.

Он на Сёдере живет. Прямо как песенка.

Он на Сёдере живет,
Сван на Сёдере живут.

Для Айны Сёдермальм был местом пугающим. Этот скалистый высокий остров, похоже, населен агрессивными молодыми людьми, не имеющими работы и готовыми в любой момент поднять бунт против порядка.

В прошлом году сестры Сван пригласили ее на пасхальный ужин к себе домой. Когда трамвай выехал наверх, открылся потрясающий вид на город. Был виден порт с кранами и кораблями, потом Гамла стан, острова Шепсхольмен и Кастельхольмен, еще дальше Юргорден. Карин встретила Айну на остановке и повела по каким-то боковым улочкам. Сёстры жили с родителями в маленькой двухкомнатной квартире на пятом этаже без лифта. Ванной у них не было, только маленький ватерклозет. Раковина была в кухне. Айна, с одной стороны, растрогалась, что ее пригласили, а с другой очень стеснялась. До этого её лично никогда не приглашали в гости, если она и попадала куда-то, то только как сопровождающая. К тому же тогда еще не отменили талоны на муку, масло и мясо. Ужин был простой, как в деревне: селедка, вареные яйца и картошка, запечённая с луком и рыбой, блюдо называлось «искушение Янсона». Айна принесла в подарок пять крашеных яиц, их тоже поставили на стол, – каждому по яйцу.

Стол и вся квартира были украшены деревянными курочками и петушками: к каждой Пасхе отец сестёр вырезал и раскрашивал новую пару. Это напомнило Айне детство. Только дедовы петушки были еще и свистульками. После ужина они с Карин и Эммой пошли гулять. Было уже темно, улицы там освещались плохо. Они прошли мимо огромного мрачного здания пивной фабрики, она почувствовала это по запаху, до того, как ей объяснили. Их обогнала ватага мальчишек, которые мчались на площадь. Оттуда неслись крики и грохот. Айна испугалась, но сестры, наоборот, рванулись вперед, увлекая ее за собой.

Они остановились возле кинотеатра, потому что дальше было не пройти. Сотни людей, в основном подростков, заполнили улицу. Их теснили полицейские, пешие и верховые. Мальчишки кидали камни и бутылки, полицейские отвечали кнутами и дубинками, один даже взмахнул саблей. Казалось, они бьют всех, кто попадается на пути. Около аптеки полицейская лошадь чуть не сбила женщину. Пахло горелой резиной, подожгли полицейскую машину.

Айна не знала, что эта площадь и центральная улица острова – Ётгатан, – являлись местом сбора местной молодежи. В Пасху все кафе и кинотеатры были закрыты, и подросткам некуда было податься, только сидеть в тесных комнатах с родителями и младшими братьями-сестрами. Как потом объяснили сестры Сван, здесь часто проходили столкновения с полицией, но все заканчивалось миром. Для Карин и Эммы происходящее было развлечением. Они знали многих из толпы и кричали им что-то приветственное. Но для Айны это было ужасом. Крики, стоны, свист хлыста и грохот камней обрушились на неё страшным воспоминанием детства, о котором она забыла и не хотела вспоминать. Она стояла, прижавшись к стене дома, отрицательно мотая головой на все предложения сестер, не вникая в их смысл. Наконец, они взяли ее под руки и почти потащили в сторону. В себя она пришла только на остановке трамвая.

Айна долго тряслась в трамвае, вышла не на той остановке и стояла в темноте, ожидая, пока утихнет шум в ушах. Потом она шла пешком, и когда вышла на Страндвеген, та показалась ей такой родной, тихой и домашней, что Айна заплакала и плакала до самого дома.

Она не сердилась на сестер Сван за их радостное возбуждение во время беспорядков. Но Айна не могла позвать их к себе в гости, чего они, очевидно, ждали, и их как бы дружба на этом закончились, осталось только ощущение неловкости. И боязнь Сёдермальма.

Понедельник, 31 октября

А-й-н-а.