Крещатик № 91 (2021)

Я сижу и пью кофе с молоком на улице Горького или Гоголя (я еще плохо разбираюсь в улицах Южного Города) возле музыкальной школы и слушаю, как ребенок играет Шопена. В темноте (точнее, под светом фонарей) Шопен звучит слишком бравурно для ночного города, но мальчик, надеюсь, что это мальчик, даже не знаю почему, очень старается. Напротив, через дорогу, драматический театр в виде корабля. Наверное, в таком театре на сцене бушует море и плывет корабль с алыми парусами. Специальные установки нагнетают воздух, паруса раздуваются, корабль на невидимых колесах скользит по сцене. На корме стоит Ди Каприо, заламывает руки и кричит: «Где же моя Ассоль?». Хотя странно представить Ди Каприо на сцене Городка. Хотя почему бы и нет. С Ди Каприо благодаря столичным зажиточным спонсорам подписан внушительный контракт, и вот он уже в роли Грея заламывает руки на корме бутафорского корабля и требует немедленной встречи с Ассоль, но Ассоли почему-то нет. Её ворчливая мать-старуха с утра сходила на центральный рынок и купила десять килограммов синеньких, и теперь Ассоль в огромных медных тазах весь день варит овощное рагу и закатывает на зиму в пол-литровые банки. Какой тут Ди Каприо.

Перед зданием администрации Города подростки играют в волейбол. Никто их не трогает, никто не гоняет. Подростки со всей дури лупят по мячу, и кожаное чудовище взлетает выше второго этажа. Я представил, что на Красной площади в Москве собрались хипстеры. Вместо поглощения кофе глубокой прожарки с обезжиренным соевым молоком они, подогнув узкие брюки, гоняют футбольный мяч. Тут же едут наряды милиции, суровый ОМОН, стуча дубинками о пластиковые щиты, все плотнее сжимает кольцо вокруг хипстеров. Хипстеры волнуются, но пинают мяч. ОМОН сжимает кольцо, вдруг мяч полетит в Спасскую башню, где сидит Верховный главнокомандующий, склонившись над картой мира. Если мяч попадет в Верховного главнокомандующего, в стране начнется голод и мор.

В Южном Городе никто не боится волейбольного мяча, подростки просто играют, а ленивые охранники не обращают на них никакого внимания.

Сигареты

Я не очень правильный человек. В Южном Городе я первым делом иду на рынок. Я люблю фиолетовый зернистый инжир, медовые податливые персики, продолговатый бордовый кизил, морщинистые грецкие орехи, мягкий говор беззубых торговок, шоканье и тюканье. Сегодня я встал в 7 утра и думал по холодку сходить на рынок. Я шел по пешеходным улочками, потом пересек проспект и оказался на широкой площади около огромных зеленых закрытых ворот. Сквозь решетку были видны пустые прилавки, тишина и забвение, независимые ленивые кошки и лохматые собаки. «Ну вот», – подумал я, – «они закрыли рынок». Кто они, я не знал. Они представлялись мне властными, могущественными и всесильными, как греческие олимпийские боги. Пошел тогда в табачный ларек рядом с рынком (сигареты все равно надо где-то купить). Покупаю в ларьке сигареты. Прошу армянина:

– «Донской табак», пожалуйста.

(Стоит 90 рублей.)

– Слушай, сам возьми, – и тыкает в самый нижний ряд.

Сажусь на корточки. На корточках мне тяжело, я толстый, обрюзгший, старый.

«Донского табака» не нахожу.

Говорю:

– Хорошо, тогда «Галуас».

Стоят 162 рубля. Армянин добреет. Сам подходит к полке и находит «Галуас».

Дает их мне почти любовно.

Платон

Платон небольшого роста, с красной обветренный кожей, бреется он нечасто, вид имеет говорливый, когда произносит слова, то весь дергается, активно жестикулируя руками.

– Я, – говорит Платон, – самое позднее купался 28 февраля.

– Выпишми, небось, – мне интересно, я немного наклоняюсь в его сторону.

– Нет, абсолютно трезвые. Пошли в феврале на городской пляж, а там вход 4 гривны.

– Зимой? – я не верю, кто же купается зимой, но Платон так весело все это рассказывает, что я невольно начинаю ему верить.

– Да, зимой, представляешь, зимой вход 4 гривны. И вот не знаю, что на нас нашло. Наскребли, говорим – нате жрите, и пошли на городской пляж. Сели на камни, сидим, сидим на солнышке, и вот друган говорит, а чего мы просто так сидим раз уж пришли, разделся и нырнул.

– Сколько там было? – мне смешно.

– Да хер его знает, 14.

– Ого, – меня аж передернуло. Я сам вырос на холодном Тихом океане и не понаслышке знаю, что такое температура воды в 14 градусов. На Камчатке в такую воду не лезут.

– Ну вот друган разделся, и я за ним. А там от холода скрючило и мы только помахали руками и назад, даже не плавали.

– Ха-ха.

– Ха-ха. Хорошо, что солнце было, на камнях согрелись и в пивную. Ерша жахнули и будто так и надо.

Платон раньше ходил в моря. Так и говорит: «Я раньше ходил в моря».

– В морях хорошо, – говорит, – Таиланд, Сингапур, мулатки, макаки, рыба фугу.

Я осматриваю тщедушного Платона с ног до головы и спрашиваю:

– Почему ходить-то перестал?

– Вот, – отвечает, – в шторм попал, девятибалльный.

– И что, испугался, – перебиваю.

– Нет, не испугался, на рифы бросило и распороло метра два, а я как раз механик и мне латать, бороться за устойчивость.

– Так залатал и все.