Крепость Тельцов

Устроив — больше для проформы — в начале беседы короткий допрос (на все вопросы Мекит отвечал охотно и многословно), Глаз отвлекся и теперь взял на себя добрых три четверти общей доли в диалоге. Впрочем, говорил больше о пустяках, о старых добрых временах… Кинжалу показалось, что он искренне по ним тоскует. Ни разу не упомянув в своих рассказах имя Бурдюка, Глаз много говорил о «моем друге», пару раз изложив те же истории, что Мекит уже слышал от Рикатса минувшей ночью. Пару раз, впрочем, Рикатс удостоился эпитетов «этот хряк» и «толстый засранец».

Да, Мекит определенно понравился Глазу, но у этой медали имелась и оборотная сторона — самому Кинжалу Глаз тоже стал заметно ближе. Это неизбежно, пожалуй, ведь актер, играя на сцене, смотрит на мир глазами своего героя… Нет, Мекит не разглядел в атамане острого ума или глубокой душевной доброты — тот, безусловно, был недалеким, грубым и жестоким разбойником. Но что-то притягательное имелось в этой простой натуре, некая прямота и честность, с которой тот шел по выбранной дороге. Пожалуй, только сейчас Кинжал в какой-то степени получил ответ на вопрос, что могло долгие годы связывать Глаза и хитроумного Рикатса.

Ужин был необыкновенно обилен и разнообразен — наверное, некоторые достойные таверны могли бы позавидовать походному меню атамана. Нежнейшее мясо молодого барашка было очень умело прожарено с тонкими ароматными специями, покрытая румяной золотистой корочкой дичь фарширована фруктами по рецепту, который Мекит никогда ранее не встречал, лепешки из тончайшей белой муки исчезали во рту сами, словно без твоего участия, а вино не стыдно было бы подать к столу сына Скорпиона…

Утолив первый голод, Кинжал с досадой начал придерживать себя за руку, так и не уделив заслуженного внимания восхитительно выглядевшему рассыпчатому плову, копченой грудинке и белому как горный снег овечьему сыру. Чересчур сытое брюхо нагоняет на человека сонливость и лень, и прежде всего лениться начинает голова — а Мекит вовсе не собирался заваливаться после ужина спать. Его ждала работа, не тяжелая, но трудная и опасная, требующая сосредоточенности и быстроты реакции.

С нарастающим раздражением сжевал он пару кисло-сладких яблок, глядя на не прекращающего набивать живот Глаза. Пожалуй, он ничуть не уступал в аппетите своему бывшему другу…

Когда смотреть на все это не было больше сил, Кинжал хлопнул ладонью по земле и встал на ноги.

— Ладно, пошли! — бодро сказал он.

— Куда? — удивленно спросил Глаз, не потрудившись освободить рот от полной горсти плова.

— Как куда? — Кинжал всплеснул руками. — Не ты ли, атаман, просил меня показать, как я прошел мимо твоих патрулей?

Глаз наконец прожевал, запил щедрым глотком вина и громко рыгнул. По его недовольному лицу легко можно было прочесть все, что он думал о самой идее куда-либо идти.

— Не просил, а требовал! — сварливо сказал он.

— Тем более, — резонно заметил Кинжал.

Глаз покачал головой и зачерпнул лоснящимися от жира пальцами новую порцию плова.

— Завтра пойдем, — безапелляционно сказал он. — Засветло. Чего по темноте-то шарахаться.

Подобный поворот дела Кинжала решительно не устраивал.

— Завтра! — он воздел руки к небу. — С такими патрулями не доживешь ты до завтра, атаман!

Но довод не возымел никакого действия. Глаз только сыто хрюкнул и довольно добродушно отмахнулся от Мекита:

— До сегодня как-то дожил, и до завтра доживу.

Пытаться спорить с такой логикой — занятие практически безнадежное. Разговор зашел в тупик, и Кинжал почувствовал раздражение оттого, что его план может провалиться в той части, где он совершенно не ожидал. Обожравшийся и осоловевший от вина Глаз просто не желает идти в лес…

Внешне оставаясь спокойным и безразличным, Мекит лихорадочно искал пути решения проблемы. Чем зацепить Глаза? Брать на слабо? Ерунда, Глаз — не мальчишка. И не трус, а именно трусы чаще всего боятся обвинений в трусости. Попробовать высмеять лень атамана? Тоже не годится. Глаз, как и большинство взрослых состоявшихся людей, своей лени не стыдится — он ею может даже гордиться.

Кинжал зло посмотрел на лежащего на спине разбойника, на щедрую россыпь риса, хлебных и сырных крошек на его волосатой груди, на полусонный, устремленный в небо взгляд единственного глаза…

Решение пришло внезапно.

— Глаз! — задушевно сказал Кинжал. — Мы славно покушали?

Глаз лениво приподнялся на локте и окинул взглядом едва ли наполовину опустошенный стол.

— Если ты не наелся… — начал он, но был прерван.

— Да нет, я не о том. Я говорю, что мы славно покушали и выпили вдоволь славного вина. После такой чудной трапезы остается только одно.

— Ну? — заинтересованность Глаза была слабенькой, но Кинжал с воодушевлением отметил и ее.

— Как следует развлечься, Глаз, как следует развлечься!

— А-а… — Глаз засопел. — Понимаешь, с девками у нас тут…

Перед мысленным взором Кинжала возникла Юмила — в самом деле единственная женщина, виденная им в лагере — но он отогнал видение.

— Ну… это жаль, конечно, но я хотел другое предложить. Пойдем, я покажу тебе, какие разини твои дозорные.