Крепость Тельцов

То есть, если как следует задуматься, он мог бы прийти к такому выводу и самостоятельно. Что еще, во имя Двенадцати богов, могла делать девушка — да к тому же столь привлекательная — в армии? Сказки о прекрасных воительницах, сражающихся наравне с мужчинами, вызывали у него недоверчивую ухмылку даже в детстве.

Значит, Юмила могла скрашивать одиночество ночи либо каждому, кто имел пару лишних дзангов, либо кому-то одному — из числа первых людей армии.

Да, но Званцо, Званцо!.. Этот Нерожденный! — При этой мысли Мекит ощутил внезапный приступ смущения и какого-то неясного чувства вины. — Этот мерзавец, этот подонок, этот отвратительный змееныш! — с изрядной поспешностью скорректировал он направление своего негодования.

Все это промелькнуло в голове Кинжала так быстро, что на авансцене ситуация успела измениться весьма незначительно. Юмила только обвила руками шею Званцо и наклонилась к его лицу.

— Милый, ты что-то скрываешь от меня, — тоном маленькой обиженной девочки произнесла она. — Мне же ску-у-учно!

Прозвучало это безумно неестественно. Юмила играла какую-то роль и играла довольно неумело. Зачем ей это понадобилось и что она задумала, Кинжал понять не мог, но сам факт дешевого представления был для него абсолютно очевиден. А раз так, стоило ли удивляться, что и Званцо насторожился.

— Юмила, — начал он, но продолжить не успел.

С кошачьей ловкостью девушка оказалась у него за спиной, продолжая обвивать шею руками. Только в одной руке непостижимым образом оказалось нечто тонкое, чуть длиннее ладони. И это нечто было крепко прижато к щеке Званцо.

Всмотревшись — благо луна словно из любопытства нависла совсем низко над лагерем — Мекит опознал в этом шипе отравленную стрелу от духовой трубки. Варварское оружие, популярное в восточных землях. Несомненно, Званцо тоже ее узнал. Очень возможно, ему самому приходилось пользоваться духовой трубкой и видеть жуткие мучения, в которых умирали жертвы.

— О… осторожно, — чуть слышно прохрипел он, боясь не только пошевелиться, но и громко говорить. — Что это значит?

Двигаясь плавно и аккуратно, Юмила вместе со своим пленником повернулась в сторону, чтобы дать возможность всем зрителям в полной мере оценить расклад сил. Судя по неподвижно застывшим фигурам, опешившим лицам и широко раскрытым ртам, все всё видели, но никто ничего не понимал. Впрочем, и Кинжал в этом вопросе недалеко ушел от остальных.

— А это значит, милый, — на сей раз в это слово было вложено столько язвительности, что на душе Мекита стало тепло, — это значит, что мы с тобой сейчас вот так тихонечко постоим… ну, скажем, дюжину минут. И, разумеется, все твои доблестные воины составят нам компанию. А ты, — Юмила стрельнула взглядом в Кинжала, — я надеюсь, бегаешь быстро.

Ерунда, пронеслось в голове Мекита, это ведь всего лишь Званцо… Но, видя, что никто из солдат не посмел даже сдвинуться с места, он понял, что явно недооценивал значимость змеелицего коротышки для армии. Боялись ли его или любили — трудно понять, но жизнь его ценили высоко, в этом все сомнения отпали.

Если Кинжал сейчас побежит, ему дадут уйти, действительно дадут. Вот он — тот самый шанс. Чудесный, невероятный, словно посланный самими богами. Однако Мекит не бежал. Он только сделал несколько шагов вперед, остановившись поблизости от Юмилы.

— Ну? — сказала она, не скрывая раздражения, — чего ты ждешь? Хочешь произнести прощальную речь или полагаешь, что в мои планы входит стоять вот так до утра?

— Я не побегу, — сказал Мекит, сам удивившись и своим словам, и твердости в голосе.

— Что?! — опешила Юмила.

— Я не побегу один. Ты пойдешь со мной.

Ненадолго воцарилась тишина, которую разрушил грубый, злой смех Юмилы.

— Очень благородно, прекрасный юноша, но не стоит того. Ты думаешь, что моей жизни угрожает опасность? Ты ошибаешься. Званцо всегда прощает мне самые безумные капризы. Это не первый и не последний.

— Последний. Ты пойдешь со мной, — с нажимом проговорил Кинжал.

— Идиот! — выплюнула Юмила. — Ты вообразил, что я делаю все это от большой любви к тебе? Смешно! Я просто не хочу, чтобы тебя убивали. Ты не вызываешь во мне ничего, кроме жалости.

— Врешь, — очень спокойно сказал Мекит. И в третий раз повторил: — Ты пойдешь со мной.

— Но почему? — внезапно ослабшим голосом почти прошептала девушка. Но пальцы ее продолжали крепко прижимать острие стрелы к лицу Званцо.

— Потому что… — Кинжал тоже почувствовал накатившуюся слабость и вынужден был прокашляться. — Потому что жена всегда должна идти, когда ее зовет муж.

И снова Юмила засмеялась. Только совсем по-другому, не так, как минуту назад. Тихо и неуверенно, смешав в этом смехе радость и печаль, надежду и отчаяние.

— Это твое признание в любви?

— Оно стоит любого другого, — усмехнулся Кинжал.

Они вели этот разговор, чудовищно неуместный в сложившейся ситуации. Вели так, словно были только вдвоем. Словно не было ни сотен враждебных глаз вокруг, ни онемевшего от страха или изумления Званцо между ними.