Не в состояньи рот закрыть при этом,
Чтоб труп твой ели черви с отвращеньем,
Тебя недобрым словом поминая,
И чтоб в тебя Творец при встрече плюнул,
А у тебя слюны бы не сыскалось,
Достойно чтоб Кователю ответить…
Дверг сложился от хохота пополам, и в тот же вечер Лиессина увели в лагерь Зокарра. Вернулся он оттуда далеко за полночь, охрипший и совершенно ошалевший, в одной руке сжимая арфу-анриз, а в другой — объемистый мешок, из которого вкусно пахло хлебом, вином и жареным мясом.
Заполучив столь редкостное развлечение, певца-сиидха с острым языком, дверги теперь требовали, чтобы тот являлся каждый вечер и даже разрешили ему не работать наравне с остальными. Приходя обратно в конюшни, Льоу делился с собратьями по несчастью тем, что удавалось стянуть со стола, сам же, ругаясь вполголоса последними словами, валился на лежак и вскоре засыпал. По его словам, дверги были начисто лишены чувства юмора: чем незамысловатее и грубее песня, тем больший восторг она вызывает.
— Я, конечно, знаю трижды по тридцать хулительных нидов, но это уже чересчур, — признался он минувшим утром, и злорадно добавил: — Ну ничего, ничего, сегодня они у меня попляшут до упаду! Я их заставлю сжевать собственные вшивые бороденки, и…
— Не дразнил бы ты их понапрасну, — предостерег Коннахар, но Майлдаф-младший наверняка не внял разумному предостережению…
— Хватит ерзать, все ноги оттоптал, — недовольно пробурчал разбуженный Ротан, когда юноша вновь поднялся и попытался выглянуть в маленькое окно. Разглядеть оттуда не удавалось ровным счетом ничего, кроме части бывшей рыночной площади и темных развалин складов за ней. В ночное время площадь была безлюдна, но уставшие глаза обманывали сами себя, утверждая, якобы замечают какое-то движение. — Сам знаешь, ходить по крепости после заката пленным не разрешается, да и коротышки предпочитают лишний раз ночью не высовываться за порог. Скольких дозорных уже нашли с перерезанной глоткой — десяток, дюжину? Придет он утром, никуда не денется. Слушай, Конни, не спишь, так не мешай другим!
— Я постараюсь, — кротко обещал наследник Аквилонии, возвращаясь обратно и со вздохом устраиваясь на жесткой, едко пахнущей соломе. Приятель вовремя напомнил о причинах, делавших крепость в темное время суток столь опасной: кое-кто из уцелевших защитников до сих пор скрывался в запутанных подвалах под развалинами бастионов, став настоящим проклятием для тех двергов и альбов, коим выпадала участь нести ночные дозоры. Карлики пригрозили, что начнут расправляться с пленными, если резня будет продолжаться и дальше, но, похоже, это не возымело действия. Мало того, недавно кто-то намалевал у входа в срединный из Серебряных Пиков белую восьмиконечную звезду в обрамлении пары крыльев, осуществив свою рискованную выходку едва ли не под самым носом у двух десятков караульных.
Нынешнее местопребывание отпрыска Трона Льва и двух его спутников казалось не таким уж скверным для военнопленных — они устроились в опустевшем конском стойле, соорудив из оставшихся тюков соломы и попон подобия лежанок. Ротан приволок слегка траченную огнем штуку зеленого сукна, ее разрезали на куски, поделившись с соседями, и пристроили на жердях вместо входной занавеси.
По подсчетам Коннахара, в бывшую конюшню загнали около трех с небольшим сотен пленников из числа сражавшихся на стороне Цитадели сиидха. Родовой принадлежностью двоих мальчишек никто не заинтересовался, а родственных им людей здесь не нашлось — по слухам, все они полегли в уличных стычках. Отсутствовали и йюрч, участь которых стала наиболее печальной и жуткой для выживших и оказавшихся в плену.
Зверообразных воителей — уцелело их совсем немного, менее четырех сотен — содержали отдельно, под бдительнейшим надзором двергов. В награду за участие в сражении карлики потребовали выдать им в полное распоряжение — по сути, на расправу — всех йюрч, кого только удастся взять живьем. Вождь победителей согласился на выдвинутые условия с легкостью. Йюрч, вряд ли посвященные в сокровенные тайны Цитадели, не представляли для него никакого интереса, а вот дверги, в особенности Зокарр Два Топора и его соратник Кельдин по прозвищу Грохот, после неудавшегося покушения Эрианна приобрели необычайную значимость, считаясь едва ли не ближайшими советниками Аллерикса. Теперь подгорные жители вовсю осуществляли дарованную привилегию, изобретательно, неторопливо и свирепо расправляясь с давними недругами.
Коннахар от души надеялся, что тем из йюрч, кого он знал лично и успел привязаться, повезло быть убитыми во время взятия крепости. Цурсога Мохнатое Копье он последний раз видел вечером первого дня штурма, когда защитники крепости покидали разрушенную цепь нижних бастионов. Йюрч тогда отправил своего юного порученца в Вершины с каким-то, как теперь осознавал Коннахар, совершенно незначащим посланием.