Однако он не мог сейчас попросить о помощи своего ассистента. Клаус Форелле уже года два отдыхал вместе со своим списком в болотах Харькова и тщетные усилия памяти профессора высмеивал теперь, вероятно, с одной из сфер небесных. Профессор Кнопп, злясь на войну, на фельдмаршала фон Манштейна, под которым воевал Форелле, на Гитлера и на весь мир, сидел на груда обломков корчмы Раймера у Швертштрассе и тщетно пытался вспомнить фамилию одного из католических богословов, о котором знал только то, что он занимался также геологией и палеонтологией. Нехватка этой фамилии не позволяла ему сосредоточиться на дальнейшей работе, потому что наполняла его сомнениями в силе собственного разума. Если кто-то не помнит одного из самых спорных современных богословов, то не стоит вообще заниматься богословием, подумал он и, обозленный, отложил стопку чистых листов и перо в большую коробку, который недавно снова перетряхивал в поиске списка Форелле.
Он знал, что ее отсутствие меняет его и формирует заново. Из вежливого собеседника он становился грубым толстяком, который нервничал по любому поводу. Он чувствовал нарастающее раздражение. Он закурил папиросу и рассеянно смотрел на окружающий его мир развалин и дымов.
Роберт Куцнер, его бывший студент, уникальный придурок, впрочем, отдавал резким тоном команды членам бригады, возводящей баррикаду. Те выполняли приказы Куцнера во враждебном молчании и с яростью бросали косые взгляды на крепкого старика, который пользовался особым уважением их командира и — вместо того чтобы работать так же, как они — царапал что-то целыми днями на листках. Теперь старик ничего не писал, лишь задумчиво опирался локтями на импровизированном столе из кирпича, а из его синих от холода пальцев вытекал в мутноватый воздух дым от папиросы.
Куцнер криком «перерыв на завтрак!» улучшил их настроение. Они сели и развернули жирные от сала свертки. Поедая, бездумно смотрели на другого старика, который поднимался по обломкам фабрики картонных изделий Бределли к протеже лейтенанта Куцнера. Старик этот был одет в изысканный плащ с мягкими лацканами и шляпу с широкими полями. Его рука покоилась на перевязи, а лицо закрывала маска. Рабочие проглотили последние куски, закурили папиросы, потеряли интерес к обоим старикам, надевали перчатки и проклинали свою судьбу.
Профессор Кнопп тоже проклял свою судьбу, а на самом деле свою память. Настроения не улучшил ему также человек в маске на лице, который стоял перед ним и ничего не говорил, как будто не желая прерывать его размышлений.
— Кто вы и чего вы хотите? — спросил он резко.
— Меня зовут Эберхард Мок, — представился мужчина и приподнял. — Господин профессор может мне дать библеистскую консультацию?
Профессор Кнопп задумался. Его собеседник производил впечатление человека образованного. Свидетельствовала об этом, во-первых, какая-то познавательная надобность в области Библии, и во-вторых — подбор лексики, которая была использована. Его глаза были проницательными и серьезными. Я спрошу его, подумал профессор Кнопп, что мне повредит.
— Вы разбираетесь в философии? — спросил он. — Возможно, вы знаете его имя.
— Нет, — прервал его спрашиваемый. — Я разбираюсь только в смерти. Я бывший полицейский.
— Жаль, — пробормотал обескураженный профессор и начал пролистывать в картонной коробке библиографические карточки.
Он знал, что это действие бессмысленно, но все было лучше, чем разговор с этим мрачным типом, который разбирался только в смерти.
— Я имею в виду языковые компетенции Мартина Лютера. — Мужчина вынул из кармана огромное полотнище плаката с надписью «Враг подслушивает», разложил его на куче кирпича и уселся на нее тяжело. — Был ли он хорошим переводчиком? Хорошо знал языки, с которых переводил?
— Конечно! — воскликнул профессор. — Он был отличным переводчиком!
— Значит ли это, что он мог совершить откровенный обман, например перевести греческое или латинское третье лицо pluralis как немецкое второе pluralis?
— Такой ошибки не совершил бы даже плохой выпускник!
— То есть, если бы такой несоответствие существовало, можно было бы подумать, что это умышленное вмешательство переводчика? Это так?
Профессор Кнопп досадливо поморщился. Он часто слышал подобные вопросы. И у него были извлечены из лютеранской Библии, пожалуй, все несоответствия между оригиналом и переводом. Или этот странный полицейский приходит к нему с еще одной, какой-то неизвестной до сих пор проблемой? Поиск проблем всегда является самой большой бедой ученых.
Он почувствовал возбуждение охотника, который попадает на след, и пока чувствует только слабый запах дичи, пока слышит только мягкий гул среди колотушек облавы, но через минуту на поляне, перед мушкой его ружья, появляется величественное животное.
— Можно и так сказать, — сказал он через мгновение, — что грамматическое несоответствие между оригиналом и немецким переводом через переводчика продуманное и обоснованное. Или вы имеете в виду какие-то конкретные места?
— Да, я имею в виду Нагорную Проповедь. Святой Матфей, пятая глава, стих шестой.