Тем не менее они вышли из кафе на Кропоткинскую. Тротуар был узенький. Мимо катили легковые машины и троллейбусы. Неподалеку располагалась Академия Художеств. Ветер и вправду свистел, перехватывая дыханье, заталкивая слова назад в рот. Летели листья, пыль, сигаретные окурки, какие-то бумажки. Пришлось зайти за угол здания, там дуло меньше. Саша вытащил пачку «Явы», Илья — свою пачку, тем самым демонстративно отказываясь от Сашиных сигарет. Тот сухо рассмеялся. Каждый закурил от своей спички.
— Послушай, — сказал Илья. — Для начала я тебе кое-что прочту.
— Что ж, прочти, почему бы и нет.
Стихи Илья запомнил, и Сашина наглость его не сбила:
Саша посмотрел на него словно бы удивленно, пожал плечами:
— Ну и что?
— Как что? Чьи это стихи?
— Элкины. Твоей жены Элки. A-а, так вот отчего ты взъелся?
— А кому они посвящены? позволь спросить.
— Кому-кому, мне, разумеется. Ну и что? Это все знают. Конечно, уговаривать меня пить довольно наивно…
— Все знают, кроме меня, — перебил его Илья.
— Кто ж виноват, что тебя дома не бывает, когда приезжают твои друзья?! Мы приехали, выпили, Элка мне стихи и написала. Меньше по бабам надо ходить, друг мой!.. — он стряхнул с сигареты пепел и исподлобья, но посмотрел Илье в глаза.
— А почему я Элкину фотографию в редакционном столе нашел?..
— Моем столе?..
— Нет, общем, но это твоя манера засовывать туда свои письма и бумаги.
— Друг мой, фотография любимой девушки — святыня для мужчины, и засовывать ее в стол он не будет…
Илья опустил голову, сжал зубы:
— Хорошо, пусть
— Ах, это… Ну и трепло наш Гомогрей! Пьян я был. А в остальном лучше своего Толю Тыковкина спроси. Это провокация в его стиле. Ради своих целей он на все способен. А тебя он ненавидит.
— За что?
— Могу только догадываться. Ты его провожал, спасал, по улице вместе шли. Когда вы
— Хорошо, ты не при чем. Хотя, что у пьяного на уме… Ладно, оставим. А… — Илья замолчал, не зная, как сказать.
— Ну уж договаривай, — снова рассмеялся Саша, словно преодолел какую-то тяжесть. — Вижу, еще хочешь спросить.
— Тебе сегодня Элка в редакцию звонила? — с трудом выговорил Илья.
Саша наклонил голову и позволил себе боднуть Илью в лоб своим лбом: это был его излюбленный дружеский жест.
— Ты, Шерлок Холмс!.. Звонила ли? Звонила! Советоваться, что с таким дурачком и бабником, как ты, делать. Ей же перед этим твоя пассия Лина,
— Почему же именно с тобой?
— Потому что я твой друг, болван! И ее друг тоже.
— А от каких это слов ты не собираешься отказываться? Ты так ей по телефону сказал.
— Не помню что-то, — равнодушным голосом ответил Саша.
— Допустим и это, что не помнишь, — разговор все более и более становился диким, но Илья не отступал. — Но ответь мне — честно только! — на один вопрос: между вами что-нибудь было? Я, конечно, понимаю, что задаю нелепый вопрос…
— Конечно, нелепый. Если бы что и было, как ты думаешь, сказал бы я тебе?.. Было, не было… Тебе какое дело? — грубо вдруг огрызнулся Паладин. — Ты такую бабу, как Элка, не заслуживаешь. Но она тебя любит, если тебя это волнует. При этом согласись, что не каждая баба терпела бы твои похождения. В любом случае, друг мой, если ты надумал от Элки уходить, меня к этому не припутывай, но знай: во всех вариантах я на твоей стороне.
«Ничего не было, — думал Илья. — А я скотина! Все в конечном счете из-за меня, по моей вине. Конец».
— Да не расстраивайся ты так, — Саша дружески положил руку ему на плечо. — Ничего у нас
Вчуже удивившись Сашиной социальной резкости, Илья продолжал ныть про свое, потому что свое болело: