Крепость

— Поймал, да, — согласился Вёдрин — не один ты, мы тоже наслаждаемся. И пьем, и по пьяному делу баб трахаем. Все точно. Да и вы ясно, чем тут занимаетесь. Запах у вас такой стоит, что в коридоре слышно. Что пьете?

— Коньяк, конечно, — ответил Шукуров. — Однако вы легки на помине. Только что Боб про вас вспоминал.

— Да нет — все ухмылялся Саша Паладин, — просто у Михаил Петровича классовое чутье на выпивку.

— Ну ладно, ладно, классовое, заладил, — махнул рукой Вёдрин. — Интересно, у тебя какое?

— Тоже классовое, — не возражал Саша.

— Хватит, мужики, — отрезал желчный Ханыркин, — ерундой заниматься. Мы не просто так к вам зашли.

— Да, точно, — сказал Вёдрин. — Мы с Ханыром пили пиво и вспомнили, как вчера о Левке Помадове говорили. А вы знаете, что мы вспомнили? Что сегодня как раз юбилей, четыре года уже прошло, когда мы с ним последний раз пили до того, как он исчез. Кстати, вот у Паладина, да.

— Это когда вы друг другу морду били из-за проблемы блага у Платона? — ехидно спросил Гомогрей.

— Да, то есть, нет. Ты мне налей, я вспомню.

Шукуров взялся было за канистру, но тут же быстро поставил ее под стол. В дверь заглянул и. о. зам. главного редактора Клим Данилович Чухлов, громоздкий, усатый мужчина.

— Что здесь происходит? — спросил он, не входя, однако. — Собирайтесь, собирайтесь. Сергей Семеныч уже приехал. Скоро летучка.

Никто не ответил, и Чухлов прикрыл дверь.

— Стукнет Главному? — затревожился Гомогрей.

— Да вряд ли, — протянул задумчиво Шукуров. — На всех сразу? Вряд ли. Держи стакан, Михаил Петрович.

— Да, так вот, — сказал Вёдрин, поднимая стакан и разглядывая его на свет. — Коньяк, в самом деле. Хорошо живете. Ладно. А Чухлов что, так и не исправился? Я давно с ним не пил. Я же помню, как он Гомогрею портфелями водку приносил.

— Это он тогда автором был, — ответил Паладин. — Мы ж сколько раз тебе рассказывали. А у тебя, видно, память девичья. Теперь Чухлов над Гомогреем начальник, за что спасибо тому же Гомогрею. Он Климушку в редакцию притащил. А Вадимов Чухлова на крючке держит — все ему квартиру обещает. Тот и старается.

— Да кто ж знал, что его Вадимов начальником сделает? — оправдывался Гомогрей.

— С негодяями надо бороться, — сурово сказал Ханыркин.

— Правильно, — согласился Шукуров. — Ты, Михаил Петрович, стакан не держи. Человек вон очереди ждет.

— Ладно. А ты меня не торопи. Да. О чем я? А, о Левке. Да. Пропал человек. Вот вы, мудаки, смеетесь, что мы из-за проблемы блага у Платона подрались. А ведь это доказывает, что мы не животные, раз о высоком можем думать. Я иногда не могу понять, как такие пьяницы, как мы, способны размышлять о вечности. А об этом еще Декарт писал, что, если в существе конечном и несовершенном есть идея существа бесконечного и совершенного, это факт наличия совершенной надчеловеческой реальности, «бесконечной субстанции». Да. Хотя мы в Бога не верим. Ладно, выпьем.

Он выпил и протянул стакан Шукурову.

— Какая у вас, однако, закуска, — добавил он. — Тунеядцы у нас в стране все же хорошо живут.

— От такого же слышим! — заржал Гомогрей.

— Конечно, у вас на Альдебаране такой нет, — подначил Паладин.

— Ты не тронь, Альдебаран для Михаил Петровича святое, — остановил его Шукуров.

Но Вёдрин не обиделся.

— А что, — сказал он, — налейте еще, я вам случай расскажу. Альдебаран все же существует и за своими посланцами наблюдает. Да. Вот полстакана. Достаточно. Вчера я с вами, засранцами, сильно поднапился. Все, хватит, не надо полный. Так вот. Куда я потом отправился, я не помню. Но какие-то идеи, видимо, были. Куда-то меня занесло. А у меня, как вы помните, с собой коробка была. Я вчера перед тем, как в «стекляшку» попасть, башмаки себе новые купил. Да, те, что на мне.

— А, — сказал Паладин, прерывая рассказчика, — я этот эпос, кажется, уже слышал. Как в таких случаях говорят в школе: можно мне выйти?

— Иди, иди, засранец, — отмахнулся Вёдрин, — не мешайся. Слышал, да, слышал. Но они же не знают. Иди. Клозет тебя заждался.

Паладин вышел.

— Да. О чем я? Сбил меня. Да. И вот просыпаюсь я в кустах часов в шесть утра от холода. Где я, не пойму. Ощупал себя. Вроде, цел. Рука в карман — деньги при мне. Значит, никто меня сюда не заводил, не бил, не грабил. Под головой коробка, закрыта, честь по чести шпагатом перевязана, даже с бантиком. И кто меня дернул развязать? Развязываю, а там один башмак, один. Я же знаю, что, когда покупал, там два видел, я трезвый был. Не могли мне в коробку один башмак положить. Посмотрел под кустами. Нигде ничего. Ну ладно, думаю. Надо выбираться. Оказалось, что заснул близко от кольцевого шоссе.

— Пьяницам Бог свечку держит, — встрял Боб Лундин.