Бартль понимающе кивает и вместе с «кучером» начинает сдвигать и передвигать мешки с дровами так долго, пока они не образуют подобие бруствера с бойницей для обзора и обстрела, в случае чего. Я могу положить перед собой автомат, и вести наблюдение хоть полусидя, хоть полулежа — очень удобно. Эх, были бы у меня очки как у мотоциклиста! Но затем говорю себе: При нашей максимальной скорости в 50 километров в час будет не слишком плохо, даже со встречным ветерком.
— Немного влажно здесь, — говорит Бартль, а «кучер» удивляется мне, как будто здесь наверху я хочу продемонстрировать ему цирковой номер. Бартль же держит в зубах мундштук своей неразозженной трубки и широко улыбается.
— Коли быть собаке битой, найдется и палка! — отвечаю ему, а затем отдаю приказ продолжить движение, и «ковчег» тут же начинает движение, опять медленно и тяжело.
Газ слабое топливо — ничего не попишешь. Бог его знает, как все пойдет, когда однажды придется преодолевать настоящие подъемы.
Бартль теперь занял место рядом с водителем, и позади появилось свободное место — вполне достаточное, например, для моих манаток, накопившихся в Бресте. Но я был вынужден оставить их там, так как на подлодке не было места.
Жаль тех моих хороших вещей: Они валяются теперь где-то там…
Могу только удивляться себе: Едва из одной крупной неприятности выберусь, как тут же влезаю в новую!
Сейчас стоило бы озаботиться тем, как функционирует связь с кабиной. Сквозь такой шум мои сигналы, наверное, не пройдут. Но я же обговорил с Бартлем сигналы по перестукиванию. Потому раскладываю приклад и с силой бью им о крышу.
Водитель не реагирует: «Ковчег» катится дальше.
Только когда несколько раз грохочу по крыше, «леший» тормозит.
Ясно, так дело не пойдет! В задранную вверх на меня рожу Бартля говорю:
— Бартль, это всего-навсего проверка! И будем тренироваться столько, сколько потребуется, пока не научимся реагировать сразу. Пока не посинеем! Итак, повторяю еще раз — Один сильный удар: стоп! Два удара: стоп и вон из машины, в кювет! Беспорядочные удары по крыше: Воздушная тревога! Опасность сверху — врассыпную! Сразу прочь с дороги и в любое укрытие!.. Это Вам понятно? — спрашиваю Бартля с угрозой в голосе.
— Исполню! — звучит в ответ.
Тут уж я просто накидываюсь на него:
— «Исполню»! Если Вы еще раз скажете «исполню», мое терпение лопнет! Обещайте мне, что такого больше не будет!
— Ну…, — выдавливает из себя Бартль, затем сжимает на какой-то момент зубы, и с шумом выпаливает: — Так точно, господин обер-лейтенант!
Когда «ковчег» вновь трогается — я, после того, как мы проехали где-то около километра, вновь резко бью прикладом по крыше кабины, и на этот раз «кучер» сразу жмет на тормоз.
Вот, пожалуйста! Сработало!
Я предусмотрительно придерживаю при себе остальные знаки «дрессуры».
То тут, то там встречаются беспорядочно лежащие разбитые и проржавевшие жатки и еще какие-то уборочные машины. На старых стожках соломы растет мох и трава. Вижу несколько домов справа и слева от дороги, но нигде ни одного человека. Дорога мелкими волнами колышет меня, убаюкивая: эти дорожные волны, словно вытянутые серые морские зыби, свинцово-серые, как после шторма. Далекие поля и луга образуют видимую линию горизонта: пасмурную, серую даль. Насколько иначе должна была бы выглядеть она при солнце, не завешенном этой тонкой вуалью пара? Дорожные волны медленно колышут меня вверх и вниз, и на несколько секунд чувствую себя как на море. Но это приятное чувство внезапно исчезает: Три курицы, волнуясь и дико кудахча, вдруг выбегают перед нашим «ковчегом», размахивая при этом крыльями. Вот уж тупая птица: вместо того, чтобы убегать прочь в сторону от дороги, эти чертовы бестии мчатся непосредственно перед передними колесами и при этом одновременно издают отвратительное, звенящее от страха и возмущения кудахтанье. «Кучер» старается поймать колесами хотя бы одну из трепещущих крыльями пташек, но наш «ковчег» не движется достаточно быстро. Ну и черт с ними! Одна из немногих противных мне картин, это вид раздавленных транспортом мелких животных. Знаю людей, которые даже на зайцев охотятся с помощью автомобиля. Отец Симоны, например — был большой специалист в этом деле. Сначала я думал, что он просто хвастал, но затем, однажды, он притащил несколько страшно изуродованных зайцев.
— ea donnera une bonne soupe! — были его слова при этом.
Сколь же много есть людей, которым убийство доставляет удовольствие! Помню карпов в рыбном магазине «Северное море» в Хемнице, где продавцу доставляло такое явное удовольствие бить карпа по голове тяжелой деревянной дубиной, что я, будучи ребенком, страшно боялся этого человека. Хруст, с которым он затем вонзал нож в рыбью голову, чтобы распластать рыбину в длину на две дрожащие половины, намертво засел в моей голове.