Крепость

Chenonceaux, Amboise, Chambord — как часто я искал эти названия на карте, мысленно путешествуя по Loire. Я, правда, могу отличить Vouvray от Chinon — в Париже можно было, за деньги и добрые слова и с помощью Симоны еще в прошлом году позволить себе выпить самые хорошие вина Луары, но тогда я не очень-то и хотел.

Я знаю города Blois и Orleans по фотографиям. Меня охватывает озорная радость: Если все удастся, теперь же, словно на последней минуте… И если мы сначала доберемся до Orleans, то дальше уж все точно получится: то ли с Божьей, то ли с чертовой помощью.

Отсюда до Orleans, вот самый рискованный путь.

Лучше всего я бы тихонько слинял отсюда. Постоянные церемонии прощения висят у меня камнем на шее. В Бресте я уже трижды переживал подобное.

Смущенные сплетни, невысказанные упреки: Ты-то имеешь шанс, а мы должны оставаться здесь, в этом говне…

Беру в канцелярии лист бумаги и карандаш и сажусь в столовой, чтобы написать несколько прощальных строк командиру.

Остается еще полчаса.

Я получил назад свой зольдбух, и курьерская сумка опять висит у меня на плече.

Когда я как раз обдумываю, обо всем ли мы подумали, все ли предусмотрели, появляется Бартль, с грязной, туго-набитой брезентовой сумкой в одной руке и пачкой конвертов в другой.

— Мы могли бы еще спокойно перекусить, — говорю ему.

— А если камбуз уже закрыт, господин обер-лейтенант? — заставляет Бартль меня задуматься.

— Тогда выдерните ноги коку… Где кстати наш «кучер»?

— В машине, господин обер-лейтенант.

— В «ковчеге»! — поправляю Бартля.

Вижу, что «кучер» уже водрузил четыре больших мешка дров на крышу нашей колымаги. Из-за них нам придется преодолевать чрезмерное сопротивление встречного воздуха. Но при нашем слабом темпе мы, наверное, этого не почувствуем.

«Кучер» спит на своем сидении.

Останавливаюсь рядом с «ковчегом» и рассматриваю готовый в путь драндулет: Я все еще никак не могу понять то, что мы обладаем транспортным средством. И сверх того еще и этим водилой!

Жить так беззаботно, как этот леший — не признак ли это настоящего Иакова? Нечто подобное, так мне кажется…

Теперь этот парень полностью доверяет мне. И когда одаривает меня своим преданным взглядом, я от смущения не знаю, куда мне смотреть.

Из какой деревни, из какой глуши, может происходить наш «кучер»? Или из какого леса? Ему лет двадцать пять, а он едва может говорить. Это, пожалуй, продлится, до тех пор пока я привыкну и к нему и к его булькающей, ломанной речи.

Бартль приносит на двух тарелках сосиски и картофельный салат.

— Кругом — марш!

В своем искреннем удивлении Бартль не знает, что он должен делать.

— Нас теперь трое, мой дорогой! Ясно?

Бартль ставит обе тарелки на радиатор-холодильник и направляется на камбуз.

— Оставьте «кучера». Пусть он спокойно поспит, — говорю ему, когда он появляется снова — на этот раз совершенно бездыханный, как загнанный клиентами официант. — Поставьте ему еду прямо перед носом, на приборную панель.

Через несколько минут подходит один матрос из экипажа и отдает Бартлю в руки свой конверт.

— Ну, вот все и получилось! — говорю Бартлю.

— По каплям, в час по чайной ложке, — отвечает тот.

— А где Ваши вещи?

— Все свое ношу с собой, господин обер-лейтенант, — отвечает Бартль и указывает на брезентовую сумку, лежащую на заднем сидении.

— Ну, тогда shake hands с Вашими парнями!

Также и для меня наступило время отметиться по всей форме.

В канцелярии узнаю: «Шеф все еще на рыбалке, господин обер-лейтенант.»

Ну, и, слава Богу, говорю себе: Лучшего и не требовалось! Все идет просто отлично! Ведь в этом случае мне более не нужно встречаться с этим кривоногим…

Когда возвращаюсь к «ковчегу», вплотную рядом с ним образовался кружок, где сидят парни и выпивают. Я так сильно охвачен внезапным нетерпением поездки, что едва могу удержать стакан, который мне — не знаю, кто — подали. Чертовы нервы!

Один из сидящих в круге произносит:

— Вид такой, как у нас дома, когда приезжали цыгане…

Другой постанывает:

— Ах ты, Боже мой!

«Кучер» сидит с таким тупым выражением на лице, как будто его только что уволили с работы.

Последнюю почту приносят в виде перевязанной бандероли. Я укладываю ее со всей тщательностью — как если бы желая выиграть еще немного времени: Бартля пока нет.

— Оёпересетематьвашузаногу! — тихонько ругаю Бартля, с головой в «ковчеге», а задницей наружу, так что никто не может услышать.

«Кучер» влезает на корму к котлу, отдраивает замок крышки люка, откидывает её кверху и шерудит кочергой. За что получает одобрение.

Теперь уже можно было бы и отправляться — да Бартль как сквозь землю провалился!

Не хватало еще, чтобы я опозорился здесь из-за него. Но веду себя невозмутимо:

— Пойду-ка разыщу его, — говорю и тащусь в направлении офицерской столовой.

Если еще потянем время, то будет бессмысленно выдвигаться, я не хочу быть слишком поздно в одиночестве на шоссе. В любом случае хочу добраться до фельдкомендатуры в Niort.

Мы сегодня же должны убраться отсюда — e tout prix!