Крепость

Серебрянопогонники исчезли. Один из унтер-офицеров поясняет мне, что он был тем, кто разместил их дальше. Браво! Брависсимо! Хорошо, что никто не смотрит, как медленно я взбираюсь на койку. Я буквально вползаю на нее. Сколько усилий требуется, чтобы задвинуть верхнюю часть туловища на матрас и затем подтянуть ноги! Не замечая ничего, судорожно сжимаюсь, сворачиваясь калачиком. Откуда только появляются у меня эти мышечные боли?

Когда, наконец, лежу в позе эмбриона, наслаждаюсь чувством, вызванным истомой охватывающей все тело, распространяющейся по нему с головы до ног: Прижимаюсь плотно к матрасу, ощущая по очереди расслабляющиеся затылок, спину, зад, ноги, пятки — все тело…

То, что мне удалось снова заполучить мое старое койко-место — просто чудо: Человек — это существо привычки.

Как только нашел правильное положение на тонком, жестком матрасе, время сокращается, уносясь прочь, как ветер: Ведь вот вроде недавно я был в таком же положении на лодке U-96, а теперь здесь. Но хорошо уже то, что снова лежу на своем месте.

Какая невыносимая, свинцовая усталость. Зуммер электромоторов сделает остальное, чтобы погрузить меня в сон!

Блуждаю взглядом по заклепкам нависающего надо мной потолка: Такие же заклепки, как над моей старой койкой. Звуки, долетающие до меня снизу, напоминают скорее запоздалое эхо.

Ощущаю себя как-то странно: «Плавающее состояние сознания» назвал я когда-то такое состояние… Если все то, что я сейчас воспринимаю вокруг себя, все в действительности не существовало, а было бы лишь обманом зрения? Если бы на самом деле я не находился здесь с другими 100 телами? Это же ясно, как пить дать: Все повторяется! Я могу коснуться головой этих выкрашенных белой краской заклепок — одну за другой. Могу нащупать отчетливые горбы, образованные на них краской. Это уже было на U-96: один в один!

Именно это я и имею в виду: Здесь все то, что я уже однажды испытал, повторяется, только более сложным способом. Тот унтер-офицер, что болтает за занавеской полный вздор, не один ли это из унтер-офицеров-дизелистов с U-96?

Волны сна накатываются, но прежде чем накрыть меня полностью, они постепенно спадают, создавая во мне всякие мысли: если Старик родился в тысяча девятьсот одиннадцатом, то ему сейчас тридцать три года. Тридцать три и не больше? Курам на смех! Когда мы переживали те несчастья в Гибралтаре, ему было только тридцать. Но для меня он уже был пожилым человеком — на мой взгляд, тогда Старику было около пятидесяти… О времена! Тридцатилетние выглядят как патриархи! Сколько лет может быть этому командиру? Едва одна моя мысль начинает работать, высчитывая его возраст более точно, другая тут же начинает думать о весе подлодки. Хватит ли нам его, чтобы подняться и сделать хоть глоточек свежего воздуха? И исчезает снова… Опять шумы снаружи. На этот раз звучат, напоминая угрожающее собачье рычание. Это должно быть отзвук очень далеких бомб. Но как далеко от нас? Собачье рычание превращается в приглушенный гром опять сбрасываемых глубинных бомб. Бомбежка с перебоями: Бомбят — пауза и снова начинают. Затем два или три четко различимых в тишине забортных шумов. Наконец опять возвращается долгая глухая барабанная дробь — словно барабанят по сильно растянутой коже барабана.

Если не ошибаюсь, эта дробь раздается теперь с двух разных направлений. Грохот литавр, раскатистое громыхание и долбежка в барабаны никогда, наверное, не закончатся. Братишки хотят, что ли целый день так громыхать, потому что им нравится танцевать под такой грохот? Казалось, они уже в изобилии позабавились подобными акустическими эффектами. Не паникуй, говорю себе. Отвлекись от этих шумов. Жди и пей чай. Не думай о будущем, ни о чем не беспокойся. Что еще вспомню из подобного? Почему Луну должно волновать, что собаки на неё лают?… В моем животе идет бурное брожение. Старая поговорка самогонщиков в самый раз подходит к моей ситуации: «Холодна вода не мутит живота»… Надо бы сходить по большому, но у меня нет ни малейшего желания сидеть на одном из тех вонючих ведер. Уже сама только мысль о том, сколько ведер полных дерьма, мочи и блевотины стоят в лодке, вызывает удушье в горле.