Крепость

Когда мы с Йорданом выбираемся из театра на улицу, уже 9 часов. Едва выйдя на улицу, Йордан сердито бубнит: «Знал бы противник, что мы тут в театре смотрим! Вот уж поиздевался бы над нами: ну и нервы у этих немцев! И с этими словами тут же сдался бы на нашу милость…» Не успев отдышаться, Йордан вновь выпаливает: «А эти герои-моряки! Сидят как истуканы и позволяют показывать им собственные карикатурные изображения! Хотел бы я предложить этот балаган главному командованию ВМС…» начиная остывать уже тише добавляет: «Хотел бы я услышать все подобную чепуху от кого-нибудь командира на мостике подлодки!» Пытаясь раззадорить его, добавляю: «Наверное, это и есть нужное ВМФ искусство!» Йордан сразу попадается в мою ловушку и негодующе восклицает: «А как тебе эта сцена в парке?» — «Play in the play — все по Шекспиру. Вся постановка вообще напоминает театр Шекспира. Или нет?» — «Против всего этого поможет только бордель!» — отвечает Йордан. — «А потому вперед, на Pigalle!» По пути к метро, Йордан вдруг говорит: «А почему это этих придурков актеришков не призвали в армию?» — «Именно из этого театра?» — «Ну да. Всех этих педиков…» — «Вероятно потому, что …» — «Потому что они педерасты?» — «Кроме того, они же на фронте выступают». — «Ах, так!», и помолчав, восклицает: «Значит надо быть педиком, чтобы уцелеть! Я так себе это и представлял». Пройдя еще с десяток шагов, добавляет: «Думаю, этот парень мог бы представить нечто лучшее, чем эту зловонную халтуру. Ему даже идут его залысины». Тут только до меня доходит, что Йордан имеет в виду драматурга. «Ты абсолютно прав!», только и говорю в ответ. «В чем, осмелюсь спросить?» — «В том, что сказал. Кстати третья речь была просто полна воды!» — «Это своего рода рекорд!» — «Ну, это же была чистая инсценировка» — «Непостижимо!», отвечает Йордан и это звучит довольно жалобно. Останавливаюсь и удивленно смотрю на него. А тот продолжает: «Хватит на сегодня!».

Направляемся в кафе. Едва уселись, Йордан вновь обращается ко мне: «Жаль твоего друга Купперса …» — «Откуда ты о нем знаешь?» — «Ну, когда я был тут в прошлый раз, здесь была его жена …» — «Соня Купперс? Со своими вышивками?» — «Да, она самая». Кажется, что на душе Йордана тяжело. В полголоса и очень нерешительно, почти как заговорщик на сцене театра, он произносит: «Если бы меня спросить, то у меня сложилось мнение …», так как он смолкает на полуслове, взглядом пытаюсь побудить его продолжать свой рассказ. Немного выждав, Йордан говорит: «Я вот что наблюдал …», он снова смолкает, и мне хочется крикнуть: «Ну, говори же!», но я молчу. Йордан как-то странно откашливается. Все выглядит так, будто он хочет говорить, но не может. Мелькает мысль: ну, не тяни парень!

Помолчав, Йордан продолжает: «Жена Купперса — она ведь была с вами в Ла Боле, а затем некоторое время проживала здесь …» Я молча киваю, т. к. от нахлынувших воспоминаний перехватило дыхание. Ах, эта монголочка! Ну, почему же я не знал, что эта чудесная женщина приютилась в этом городе! «Из того, что я слышал, у нее, кажется, случился большой конфуз в Ла Боле …»

Как наяву вижу образ Сони, ее раскосые глаза и небольшую челку. «Никаких сомнений, что Бисмарк тебя не пощадит! И к бабкам не ходи.» — «Но я ведь не давал ему ни малейшего повода для этого!» — «В этом-то и дело!», отвечает Йордан, и эти простые слова звучат как издевка. «Но может быть, кто-то другой дал ему такой повод», медленно тянет Йордан и добавляет: «Подумай-ка получше!» При этих словах, он, словно врач обреченному больному, смотрит мне в глаза и с наигранным участием интересуется: «Ну, сообразил?»

Мозги буквально кипят от вороха мыслей, а Йордан продолжает: «Эта Купперсова женушка буквально опутала своими щупальцами нашего старого козла …. За обедом она сидела рядом с ним!»

Одно лучше другого! Перед глазами ярко вспыхивают когда-то мимолетные и расплывчатые, сменяющие друг друга сцены: Соня, и то, как она стреляет глазками, как морщила курносый носик, как, словно чертик скакала по сцене.… Почти всегда, когда эта женщина разговаривала со мной, манера ее разговора напоминала скорее выпытывание каких-то сведений. Отправив свою дражайшую половину во Францию, господин военный художник Купперс заварил кашу не только себе, но и нам. Никому нельзя доверять! однажды, за обеденным столом, кинооператор Карпа строго предупредил: «Враг подслушивает!» Это случилось в момент, когда глупец Маркс рассказывал нам о своих приключениях в Париже.

— А что, собственно говоря, она искала в Ла Боле? — интересуется Йордан.

— Спроси лучше у Бисмарка! — парирую я. — Официально, ей поручалось собрать гобелены на флотские темы, а также постараться их вывезти, и для этого ей требовалось ощутить прифронтовую обстановку.

— Не понимаю, — выпаливает Йордан, а затем: «В Ла Боль к вам забросили своего рода шпионку. В любом случае, эта дамочка во всех подробностях доложила здесь, то, что ей удалось вынюхать в Ла Боле. В этом я уверен на сто процентов!»