Крепость

— А в самом ли деле мы захватили Париж? Кто же здесь победитель? Эти пехотинцы, в кованых сапожищах и брюках с оттопыренными карманами и ушитых мундирах? Или парижане? Все эти кошечки и зайчики, наивные девчушки в туго обтягивающих маленькие попки сатиновых платьицах, испытанные в боях подруги?

Все время поражаюсь тому, как французы воспринимают оккупацию: ежедневно по Champs-Elysees топают сапоги охранных рот и немцы делают все, чтобы своей формой и флагами со свастикой подчеркнуть свое присутствие в городе. В действительности же они просто приукрашивают свое положение. Едва ли это исходит из враждебного настроения к немцам. Но люди насторожены. За все время, я это точно знаю, был застрелен только один немецкий солдат, а именно 21 августа 1941 года на станции метро Barbes. Странно, но я помню его имя — Мозер — австриец или эльзасец.

Прерываю прогулку, чтобы почитать плакаты на тумбе для объявлений. Фактически все театры действуют. Есть даже премьеры: «Шелковая туфелька» Пауля Клауделя и «Мухи» Сартра. Балет Сержа Лифара. В Chez Elle поет Люсьен Бойер. Сьюзи Солидор и Саша Гвитри на афишах тоже. Имеются даже плакаты мюзик-холлов: Folies-Bergeres, Casino de Paris, Tabarin — и в Лидо тоже каждый вечер поднимается занавес. В Moulin Rouge выступает Ив Монтан и Эдит Пиаф. И лишь кинотеатры, за исключением кинотеатров для солдат, закрыты.

Вот навстречу мне движется тандем: мужчина и женщина в одинаковых свитерах крутят педали. За велосипедом катится двухколесная коляска. В коляске сидят, тесно прижавшись два унтер-офицера Люфтваффе. С удовольствием вышвырнул бы их из этой коляски, но ничего не поделаешь! Возможно, для этих двух велосипедистов это единственная возможность заработать деньги. И все-таки ярость кипит во мне: французы в роли рикш! До чего мы докатились!

Впервые не могу справиться с охватившей меня яростью от плаката на высокой ограде: «OUVRIERS FRANeAIS ET ALLEMANDSe UNISSEZ-VOUS!». На плакате: какой-то парень в берете, стоит, крепко обнявшись с блондинкой. Позади них, словно восходящее солнце, раскинулся ломаный крест свастики. Доподлинно известно, что огромное количество молодых французов угнаны в Германию на каторжные работы.

Уличное движение резко уменьшилось: только велосипедисты да лошадиные упряжки; и кроме автомобилей с номерами вермахта лишь несколько громыхающих, работающих на дровах колымаг, да прелюбопытные гибриды автомобилей с лошадиными повозками: задние половины разрезанных пополам автомобилей, снабженные оглоблями, на двух колесах, словно одноконные экипажи.

На бульваре Des Italiens воздвигли несколько тиров: в одних можно прямо ввиду здания Оперы пострелять из пистолетов и ружей по маленьким, скорее, крошечным закрепленным на ниточках целлулоидным шарикам или по глиняным трубкам, крутящимся на свисающих с потолка приспособлениях. В других нет ничего кроме измятых пустых консервных банок сложенных в пирамиду, а посетителю предлагают пару мячей, которыми и надо сбросить со стойки всю пирамиду. Стихийные сборища стрелков радуются каждому успешному броску: бушующий грохот летящих на пол жестянок — это единственный слышимый и видимый успех победы — и гораздо лучший, нежели крошечная дырочка от свинцовой пульки в бумажной фигурке.

Между тирами расположились киоски и открытые прилавки. На многих какие-то инструменты, железки и плакат: «Каждый должен стать жестянщиком!» (Или по аналогии — слесарем, электриком и т. д.), в тени деревьев раскинулась целая улица лавчонок и киосков. Промеж них шляются грязные мальчишки и выводят из себя окружающих вызывающими манерами.

Погода изменилась: небо провисло низкими облаками. Воздух тяжел и неподвижен.

Вдруг раздаются звуки сирен. Воздушная тревога! Вой сирен для меня нов в Париже. Словно пес задираю нос в небо и принюхиваюсь. Где-то в облаках слышится гудение самолетов. Доносятся выстрелы зениток. Зенитные снаряды взрываются где-то за облаками: ничего не видно.

Парижу кажется все нипочем. Он не знал ни одной бомбардировки кроме той, в апреле 1943 в Billoncourt. Единственный налет с минимумом самолетов — и 403 убитых и 446 раненых, почти все, гулявшие тем воскресным днем люди, укрывшиеся от налета на станции метро. Бомбы упали прямо на эту станцию.

Кажется, парижане забыли тот налет. Прохожие продолжают бродить без дела по улице — ни у кого нет страха перед бомбежкой. Царит великое искусство всеобщего наплевательства на возможную опасность. Лишь пара трусишек спешит в направлении расположенной неподалеку станции метро. Полицейские останавливают велосипедистов, которыми кажется, кишит улица. Происходит короткий разговор, велосипедист проходит пешком несколько метров, катя в руках велосипед, а затем вспрыгивает в седло и мчит дальше. On s’en fiche …