Крепость

Я вдруг подумал, что мы же все знаем, с какой хитростью он разыгрывал одних партбоссов против других – и, прежде всего Бормана против Геббельса. Борман – руководитель партийной канцелярии, и опасен в первую очередь из-за своего скудоумия. С Геббельсом можно хоть поговорить. К тому же ходят слухи, что он не совсем ариец… Но, что же дальше милый Герман Казак?

- Да, да, да – говорю нетерпеливо, – так что же дальше с этим Доктором Рекце?

Казак тем же тоном, словно рассказывая наизусть, продолжает:

- Этот Доктор Рекце выказал готовность передать Гессу новости, такие, что нельзя доверить почте, переправив их в Швейцарию. Поскольку он сам, мол, гражданин Швейцарии и легко сможет это устроить…

Казак смолкает, словно углубляя драматизм своего рассказа. О, Господи! Думаю про себя, ну не мог же Зуркамп … и тут Казак вмешивается в ход моих размышлений:

- Однако это было еще не все. Этот Доктор сделал предложение Зуркампу. А именно: войти в тайную связь с якобы существующей в Швейцарии группой Сопротивления, организованной бывшим рейхсканцлером Виртом. И предложил себя в качестве курьера.

- И?

- Конечно же, Зуркамп не согласился! Он не мог довериться совершенно незнакомому человеку.

– Молодец!- вырывается у меня, дыхание мое учащается, словно я загнал себя до смерти.

- Молодец? – эхом подхватывает Казак. – Выговорите «Молодец»? тогда вы абсолютно не представляете себе их методов работы.

Лучше бы я ничего не говорил. Казак молчит, словно воды в рот набрал. Или он задумался над чем-то? Лучше бы он думал не об отвратительных методах нацистов, а продолжал бы свой рассказ.

Наконец, взглянув на меня исподлобья, словно изучая неведомое насекомое, медленно цедя слова, произносит:

- Зуркампа поставили к стенке…

- Зачем??

- Так они рассчитывали сломать его характер и волю.

Бог мой! Проносится у меня в голове. Как разобраться во всем этом потоке слов?

- Сломать характер и волю? – спрашиваю и вздрагиваю от собственного, более чем резкого голоса. Но Казак остается спокоен и лишь тоном врача-психиатра задает мне встречный вопрос:

- Вы, в самом деле, ничего не соображаете? Вы что, не знаете, что должно последовать за всем этим – т.е., что Зуркамп должен был бы сделать?

Я отрицательно мотаю головой. Казак, не изменяя тона, продолжает:

- Он должен был, нет, обязан был, немедленно донести в гестапо на этого человека. Но мог ли Зуркамп донести на человека, который обладал столь большой фантазией?

- О, Боже! Вырывается у меня стон и злая мысль обжигает мозг: так вот как они это сделали!

- А так как он не доверился этому, как он считал, фантазеру, то и в гестапо не сообщил.

Я так потрясен, что просто теряю дар речи. Казак же продолжает:

- В тот самый момент, когда этот господин доктор Рекце вошел в издательство, судьба Зуркампа была решена: «Помощь в заговоре против государства».

- А теперь он находится на Принц Альбрехтштрассе?

- Он был на Принц Альбрехтштрассе. Но оттуда попал уже в концлагерь Равенсбрюк….

- Где это?

- Где-то за Нойстрелицем. Дело действительно очень серьезное, т.к. туда попадают совсем уж в тяжелых случаях. Правда, его забрали не в сам концлагерь, а в гестаповскую тюрьму при этом лагере. В Равенсбрюке имеется отдел для гестапо.

Во время рассказа Казака, я встал и стал ходить по комнате кругами. Но после этих слов остановился в нерешительности и буквально рухнул на стул. Мысли роились в голове, словно потревоженные пчелы: ведь в течение последних нескольких месяцев, все выглядело так, словно Зуркампа должны были призвать на военную службу. Если бы только это произошло! В форме он был бы в большей безопасности.

- Теперь найти бы нам таких друзей, что имели бы связи наверху.… Словно издалека слышу голос Казака. Хотя и им придется здорово поломать голову.

Чувствую себя словно на сцене в какой-то пьесе: Сцена заговора. Это чувство исходит от Казака, от его тихого, почти шепчущего голоса, от нервных жестов его тонких ручек. От его лихорадочно горящих глаз. Но так же и от приглушенного света, едва ли освещающего углы комнаты.

- А где жена Зуркампа, Мираль?

- Она здесь, в Берлине. Я с ней связываюсь почти каждый день. Она делает что может. Бьет во все колокола.

Если бы это только помогло! Мелькает шальная мысль. Слишком много суеты тоже вредит. Будто догадавшись, о чем я думаю, Казак продолжает:

- Она делает все очень хитро, но старается надавить на все рычаги.

Эти слова звучат приятно.

- Даже Брекера втянули в это дело. Его называют «Ухо фюрера»…

Хм. «Ухо фюрера». Бахман говорила «Ухо Геринга». Казак выдерживает глубокомысленную паузу, а затем резко подается вперед и берет быка за рога:

- А ведь вы на хорошем счету у Дёница. Вы даже писали его портрет. И как раз сейчас нам нужен человек не состоящий в партии. Кто-нибудь из вермахта. Из высших кругов. Дёниц как раз то, что надо.