- Я имею в виду Ваш отъезд в Берлин. А потому ни в коем случае не попадете под пули, господин лейтенант.
- А бомбы Вы в расчет не берете?
Писарь вздрагивает и замолкает, не зная, что сказать. Затем, в замешательстве, он произносит:
- В Берлине теперь, наверное, постоянно бомбят.
- Так что никаких оснований для зависти – или есть?
- Никак нет, господин лейтенант!
Интересуюсь на месте ли фотолаборант, и узнаю, что к счастью, его не отправили на полевые укрепления, а он просто занят работой в своей лаборатории. Мои фотографии уже готовы, и лаборант Целлер преподносит их мне, слащаво улыбаясь с низким поклоном: я обязательно должен взять с собой посылочку для его подружки в Берлине, заговорщицки шепчет он мне на ухо.
- Не более полкилограмма!
- Конечно, конечно, господин лейтенант!
Все это хорошо. Но как я допру все без сопровождающего? Бог знает! А теперь пора навестить Кресса, хотя Бог знает, чтобы я отдал, только бы никогда больше не видеть этого рейхсбандита. Он все еще на берегу. Надо выбрать такой маршрут, чтобы увидеть его. И снова день полный великолепия и сердечности. Солнечные блики, словно блестки, разбросанные на поверхности воды. Жаль, что у меня не остается более свободного времени. Гораздо охотнее я бы поехал через Ла Полиген и Бац в Ле Крузик к мамаше Бенуа, чтобы поесть вареных устриц. А затем обратно к Зальцбекену, который я так часто рисовал, и в Жиранд. Или же немного дальше по побережью до Париака. Но, увы. Никакой возможности попасть туда в ближайшее время не предвидится. Уже скоро я должен отправляться в путь. Все идет по плану, как я и рассчитывал: недолгие хлопоты, разве что заглянуть на почту надо: быстро ли она работает? Не дать захватить себя тяжелому чувству прощания. Шагаю мимо настоящих джунглей пышно растущих зарослей рододендронов и лавровишни, и выхожу к протянувшейся вдоль зарослей конюшни господина генерала, обезображивающие вид моря из окон домов Пен Авеля. Тут мне навстречу несется совершенно запыхавшийся Обермайер, тоже работающий репортером.
- Куда летим, Обермайер?
- Бегу в туалет! – сообщает он, запыхавшись, и извиняюще кривит лицо в улыбке.
- С нетерпением жду выхода Вашей книги, Буххайм! – орет он во всю глотку и бежит мимо.
Обермайер уже несколько лет хочет застрелиться, с тех пор как узнал, что дама, с которой он флиртовал и перед которой рассыпался мелким бисером, оказалась еврейкой. Сверхнацист Обермайер: если бы я тогда не выбил пистолет из его руки, где бы он был сейчас? С большим трудом торю свой путь по песку с торчащими тут и там жалкими низкими кустиками пожухлой растительности, и вдруг упираюсь в экскаватор, и тут примечаю, что за чепуху они тут устроили. Эти идиотские, так называемые полевые укрепления в песке – это же курам на смех! Словно дети, играющие в индейцев! Сюда нужно еще столько фашинных укреплений поместить: мелкий песок струится и медленно заполняет траншеи. Песок настолько мелок, что просочится и через ушко иголки. Репортер стоит тут же словно полководец на каком-то бугорке, все остальные выглядят до неприличия укороченными, т.к. стоят в траншее метровой глубины. Подойдя ближе слышу слова этого идиота, словно лектора перед аудиторией благодарных слушателей, о том, как мы, с карабинами наперевес, с примкнутыми штыками бросимся вперед, а затем, словно вертелами смазанными маслом проткнем ненавистного врага. И тут же троекратное УРА! УРА! УРА!
Господин Кресс готов лопнуть от важности той роли, что он играет. Строгим голосом он рассказывает мне, что фоторепортер Греббс в Сен-Назере сделал отличные фотографии на пленку для ночной съемки, и что пленка уже обработана. Мне надо получить готовые снимки «по десять штук на каждый сюжет», взять их с собой в Берлин и подготовить описание и т.д. и т.п.
Слушая его вполуха, думаю: конечно, конечно… бомбардировка Томми и разрушения в Сен-Назере – хотел бы я увидеть того редактора, который проглотит именно эти снимки.
Что за детские представления, будто в Берлине с нетерпением ждут этих фотографий, которые показывают лишь полную неудачу наших ВВС.
- И еще. Возьмите с собой часть курьерской почты. Я встречу Вас на вокзале в Париже.
Ах ты, Господи! Вновь меня используют в качестве грузового осла. Собственно говоря, хотел бы взять с собой в этот раз достойные материалы. Я же имею право взять с собой ряд предметов, но не хочу загружать себя до смерти. Пару бутылок для господ из Высшего Командования Вермахта упаковать надо обязательно. Большую банку бычьих языков, неизрасходованный провиант с лодки, я уже уложил в сумку. А банка эта весит довольно прилично, но она очень нужна мне. Эх, был бы у меня грузовик! А к этому еще и курьерская почта? Как я буду пробираться по Берлину с такой уймой вещей я не спросил Кресса. Придется смириться, успокаиваю себя. От вокзала до редакции на Лютцовштрассе я точно доберусь – а оттуда уже рукой подать до Бендлерштрассе. Ну, а там уж посмотрим….
- Обедать будем здесь, – провозглашает радиорепортер, – Как на маневрах.
- Что-то особенное? Интересуюсь негромко.
- Гороховый суп со струнками!