Крепость

На кухне мне приходится самому варить кофе. Когда вода закипает, меня осеняет вдруг, что я так и не принял ванну до сих пор, и чувство острого отвращения к себе заполняет всего меня. Проклятая свинья! Я воняю, наверное, как стая шимпанзе. Такой вонючке завалиться в кровать – да лучше сквозь этот пол провалиться!

Отставить кофе! – командую себе. Сначала наполнить ванну горячей водой и выбраться из этого вонючего хлама, который я называю одеждой. А теперь – прямо в ванну, такую горячую, что еле выдерживаю. Вытягиваюсь во всю длину тела, сгибаю и выпрямляю пальцы ног, и еще раз и еще… и еще…. А теперь с головой окунаюсь в воду, и только нос торчит из воды.

Здорово! Что может быть лучше горячей ванны? Смыть всю грязь сверху донизу! Погоди! Сначала размокни, расслабься, а затем выдохни под водой так, чтобы она забурлила. Целый бы день пролежать в таком блаженстве….

И тут мне на ум пришла отличная мысль: выбрать хорошие наброски и готовые рисунки, и отложить отдельно – когда-нибудь это будет стоить хороших денег. Ну а теперь – за мыло и большую, мягкую мочалку!

В середине намыливания вдруг прерываюсь, и тупо смотрю на воду: мысли о Симоне поставили меня в затруднительное положение. Она все же слишком перегнула палку! Если выяснится, что она знала хоть что-то о наступлении – тогда ничто не спасет ее.

Азартная игра! Просто ослепление какое-то! И Я ничего не могу с этим поделать! Да к тому же эта необузданная страсть к приключениям, к риску – в этом вся Симона. Скорее всего Симона в кафе. Нужно сказать ей, что у меня приказ выехать в Берлин. А как же я преподнесу ей известие о том, что уже сегодня должен отчалить? Лучше не в кафе – а может быть все-таки там? В кафе она будет сдержаннее и не устроит мне сцену? В любом случае я постараюсь увидеть Симону, чтобы узнать, как она воспримет это известие.

Не имеет значения, что у меня нет машины около двери. Пятнадцать минут пешком до кафе пойдут мне на пользу…

- Эге, морячок! Да ты стал слишком тяжел на подъем! – подтруниваю над собой. На углу главной улицы стоит адский шум от ужасной стрельбы, настоящий бой между каким-то военным патрулем и пьяным матросом, которого они никак не могут поймать. Улицу стали заполнять толпы пьяных. Прямо за перекрестком располагается кафе Симоны. «Caf; a l’ami Pierrot», на котором сияет большая яркая вывеска: «ТОЛЬКО ДЛЯ ГЕРМАНСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ».

Вновь меня охватывает ярость: может все уже по-другому? Я по-прежнему упрекаю Симону. Но значит ли все это, что у нее неприятности с ее земляками? Однако не были ли мои предостережения просто смешны для нее? Не могла же Симона быть настолько легкомысленна? Она должна была бы постоянно перестраховываться. Без поддержки или без спецзадания навряд ли нашелся бы безумец, идущий на сотрудничество с противной стороной под взорами окружающих земляков. Значит, всего лишь притворная легкомысленность, этакая маскировка? Маскировка чего?

Теперь я вынужден, по крайней мере, признать: эта праздничная трапеза – это было почти театральное действо: candle dinner23 приправленный раззолоченными галунами! Чистый фарс на провинциальной сцене! Но, тем не менее, с хорошо определенными ролями. И только мсье Бьекс, в качестве официанта в своей слишком короткой курточке, был словно из другой оперы: слишком неуклюж для задуманной цели всего спектакля. Потрескивающие в огне поленья и появление Симоны, которая мило жеманится и словно неземное существо появляется и исчезает в компании этих старых мешков, подражая при этом Люсьен Бойер…! Это надо признать абсолютная comme-il-fait!

В кафе какая-то старуха восседает за кассой и всем своим видом выражает полное отрицание чего бы то ни было. А где же Симона?

- Je ne sais pas! – произносит матрона таким тоном, словно я ее чем-то обидел.

Во дворе кафе громко кудахчут куры. Здесь, позади кафе раньше жила Симона, в то время когда они с матерью только переехали в Кер Биби. Весь двор загажен куриным пометом – белым и зеленым, цвета шпината. А что это за загородка в одноэтажной времянке? Хлам во всех углах, причудливый беспорядок из драной одежды и разнообразной обуви – обуви в огромных количествах.: Симона немного чокнутая насчет обуви.

В этом засранном птичнике с его нищенской кладовой для всякого хлама Симона уж точно как дома. Трофейщики здорово удивились бы, начни они тут все очищать: скрытое от чужих глаз гнездышко семьи Сагот. Здесь уже не театр, а чистая, неприкрытая действительность. Не всякий хозяин возьмет такие лохмотья даже для огородного пугала. Еще более удивляет то, что, несмотря на все, что творится на заднем дворе, в самом кафе все блестит чистотой. Дом вести – не задом трясти! Эта пословица лучше всего иллюстрирует положение дел.