Крепь

– Покажем, только, чур, за гроши! – и он для ясности сделал жест, который сразу оказался понятным иноземцам. Они захохотали, и один из них, тот, что постарше, вместо того, чтобы дать Тимохе монетку, водрузил ему на спину свой тяжелый ранец. Другой француз пропустил вперед Василя, который по-прежнему свою шапку держал в руках, и навьючил свой ранец и на него. Положив ружья на плечи, фузилеры пошли следом за мужиками. Тимоха и Василь молча вели иноземцев, прижимаясь к опушке леса. Солнце поднималось все выше со стороны луга, и лес не давал тени. Было жарко, французы повесили свои кивера на стволы ружей. Один беззаботно болтал, другому явно было не до разговоров, он все морщился и брался за живот, может быть, из-за его недомогания они и отстали от своих. В конце концов, старший товарищ, который чувствовал себя получше, взял у него тяжелое ружье и понес оба.

Когда нескошенный луг остался позади, французы вслед за проводниками вошли в лес, вставший перед ними углом, без каких-либо опасений.

Они видели топор за поясом у Василя, но это не смущало солдат французской армии, привыкших в любой стране кроме Испании чувствовать себя совершенно спокойно. Эти двое пьемонтцев в Испании не были.

– Шькоро, паночки, шькоро выйдем на Могилевшький тракт! Туточки через лешь коротей, – приговаривал Тимоха, несмотря на свою шепелявость взявший на себя ведение переговоров с иноземцами. Те ведь тоже не слишком понятно говорят, а Василь будто в рот воды набрал.

Вскоре последний луч, вслед за людьми бежавший по тропинке с залитого солнцем поля, затерялся в мохнатых еловых лапах. Это словно стало сигналом, что пора делать темное дело, и Василь многозначительно засопел в спину Тимохе. Тропинка становилась все уже. Французы позади примолкли, чаща, обступившая их с обеих сторон, им явно не нравилась. Все настойчивее тянулись к людям растопыренные когтистые сучья. Еловая лапа нависла прямо над тропинкой, перегородив дорогу. Тимоха проворно отодвинул ее с пути и придержал рукой, чтобы колючая ветвь не хлестала по лицам остальных. Пропуская вперед Василя, он успел шепнуть ему: «Табе первый».

Следом за Василем твердой походкой, как на марше, шагал старший из французов, который уже снял с ружья кивер и надел его, туго застегнув под подбородком. Тимоха стоял почти на самой тропинке и, чтобы пропустить мимо себя француза, он с улыбкой, которой словно извинялся за глупое дерево, вдался в густую хвою. Первый француз бочком прошел мимо, с Тимохой поравнялся второй, его лицо было так близко от Тимохи, что тот почувствовал табачный запах.

В этот момент Тимоха вынул спрятанный под полой короткий тесак. Отведя для замаха руку назад, он, не совсем понимая, зачем это делает, коротко ударил француза в живот. На мгновение Тимоха почувствовал что-то упругое, но дальше тесак пошел легко, без сопротивления. Француз прохрипел, точно подавился, и обмяк, вылезшие из орбит глаза закатились вверх, словно хотели в последний раз увидеть солнце и небо, но лишь косматые еловые лапы, мерно покачиваясь, смыкались над его головой.

Услышав предсмертный хрип товарища, второй француз обернулся, и в это время над ним занес свой топор Василь. Бывалый солдат почувствовал это и, уронив одно ружье, второе успел подставить под удар, ухватив его одной рукой за цевье, другой за ложе. Отбившись от одного, он должен был ждать нападения со стороны Тимохи, сжимавшего по самую рукоятку перепачканный кровью тесак. Француз оказался проворней и уже замахнулся на Тимоху прикладом, а тот, дурак, левой рукой продолжал бессознательно держать отведенную в сторону ветку, словно удержать эту ветку ему было важнее, чем уберечься от приклада француза. Он лишь успел немного отстраниться назад, как вдруг почувствовал во рту вкус земли, крови и крашеного дерева. Он упал на лежащего на тропинке отходившего француза, а тот, кто его ударил, снопом повалился на него – это Василь со страшной силой вломил ему обухом по затылку.

Василь бросил топор и помог встать Тимохе. Тот поднялся, опираясь на руку Василя, которая заметно дрожала, и с кровью сплюнул еще три или четыре выбитых зуба.

– Во ж жубами-то мне нешчашчье, оштатних ешийшя… – тихо прошамкал он и пнул еще подрагивающее в конвульсиях тело принявшего бой иноземца.

– Надо их… утащить отсюдова, с тропинки, а то как бы их не хватились… – деловито сказал Василь и прихлопнул на шее очередного комара. Он, наконец, преодолел немоту, зато взгляд его, словно оцепенев, остановился в одной точке – на затылке солдата, который он только что проломил.

Тимоха, который еще не оправился от полученного удара и стоял, покачиваясь и зажимая окровавленный рот рукой, помотал головой.

– Шперва шнимем ш их вше, и легше будечь, и кто они ешчь не ражобрачь…

– Они ведь… насмерть? – нерешительно спросил Василь.

– Боишьшя укушячь? – оскалился Тимоха. – Давай!